– И во сколько преступление могло быть совершено?
– Он говорит, с восьми до десяти часов утра.
– Что ж, неплохо. И что нам это дает? Давайте прикинем. В восемь его убить не могли. В это время Георгия в саду видел охранник. Значит, минут на пять-десять мы это время можем сместить. А в половине десятого горничная обнаружила его уже мертвым. На все про все – полтора часа. А если учесть, что в это время в доме уже никто не спит, то под подозрение попадают все, кто находился в доме. Ладно, зови Ирину Владимировну.
Следователь вернулся вместе с секретаршей через пару минут. Она по-прежнему выглядела неприметно, и Голубев даже фыркнул, видимо пытаясь представить себе, что она может быть красивой.
– Проходите, садитесь, – пригласил ее Эрик, сделав широкий жест рукой.
Она коротко кивнула и уселась на диван.
– Прежде всего мне хотелось бы определиться со временем, когда вы в последний раз видели своего хозяина.
– Что-то около восьми тридцати, – четко проговорила она.
– В каком он был настроении?
– В самом обычном. Отдал мне распоряжения, и я пошла в свою комнату печатать документы.
– Припомните, пожалуйста, что он говорил, что делал, возможно, это прольет свет на его убийство.
Ирина сосредоточилась.
– Значит, так. Я пришла к нему в кабинет в восемь часов десять минут. Вообще-то мой рабочий день начинается ровно в восемь. Но в это время хозяина в кабинете еще не было. Я заглянула, увидела пустой стул и вернулась в комнату. Заодно захватила бумагу для записей. Ну, а через десять минут он уже был на месте.
– И что вы делали?
– Все, как обычно. Я сделала пометки к документам, просмотрела готовые договора и пошла в свою комнату выполнять свою работу. На пороге он меня остановил и напомнил, что я должна сегодня же отправить бандероль одному его партнеру. Я сказала, что сделаю это в ближайшее время, и закрыла дверь кабинета. Больше я его живым не видела.
– Вы прошли в свою комнату и сразу сели за работу? – уточнил Эрик.
– Да, дел было много, а мне еще нужно было съездить в город и отправить бандероль.
– А почему вы работаете в своей комнате? – вдруг спросил он.
– Георгия Семеновича раздражает звук клавиш. Он не любитель новшеств такого рода. Будь его воля, мы бы до сих пор работали по старинке – писали письма от руки и отправляли их по обычной почте.