– Доброе утро, капитан. Кто рано встает, тому Бог подает. Англичане и американцы, правда, говорят иначе: ранняя птичка находит червячка. Но русская поговорка мне кажется лучше. Бог подает – это про нас с вами! Доброе утро, что же вы молчите?
– Доброе, – неласково пробурчал Нершин, глядя на застывшего перед ним пожилого человека.
У старика была седая клинообразная борода, которая вместе с пошлым и ослепительно белым шлемом и белой же рубашкой сильно оттеняла загорелое лицо. Кожа старика вообще любила солнце – редкий европеец мог бы похвастать таким ровным и сильным загаром. Даже ноги его (там, где их не прикрывали шорты) были цвета молочного шоколада. Нершин поежился – в отличие от легко одетого собеседника, ему и сейчас, когда он уселся на солнышке, было пока не жарко.
– Вижу, вы не в духе, – сказал человек и закивал. – Понимаю, понимаю. Напрасно, капитан.
Человека звали Эдвард Грэнвилл. Впрочем, теперь Нершин знал его другую, настоящую фамилию – Грановский. Евгений Владимирович Грановский. По редким, проскальзывающим в разговорах деталям, Нершин подозревал в нем даже не белоэмигранта, а того, кто сбежал из Советской России уже после гражданской войны, во второй половине двадцатых. Это обстоятельство служило основным звеном в том презрении, которое испытывал Нершин к собеседнику. Впрочем, открыто проявлять это презрение не позволяло нечто зловещее, присутствовавшее в облике Грановского. Еще бы старику взгляд побезумнее, и получился бы вылитый Иван Грозный, будто сошедший со знаменитого репинского полотна. Только, естественно, одеть по-другому, не в рубашку и шорты. И еще в одном не мог отказать Грановскому Нершин – в змеиной изворотливости и хитроумии, которые таились под черепной коробкой этого человека.
– Ничего, Глеб Александрович, – благодушно произнес Грэнвилл-Грановский. – Еще немного осталось. Как закончим, так и доставим вас прямиком в ближайшее место дислокации советских войск. Вернем, так сказать, в целости и сохранности. Люди Абдулхамида только и ждут приказа.
Нершин посмотрел на соглядатая с «калашниковым». Тот больше не делал вид, что дремлет. Его жгуче-черные глаза под густыми бровями, торчащими из-под шапки-пуштунки, были направлены вниз, на обоих чужеземцев. Нершин подозревал, что этот мрачный тип с одинаковым удовольствием всадил бы по пуле обоим «неверным», не разбирая меж ними, кто советский гражданин, а кто подданный Ее Величества.