Правее на солнце, вдоль рядов кукурузы - страница 4

Шрифт
Интервал


На этой улице родился Лев Гумилев, Шостакович, Радищев напечатал свое знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву». На этой улице писатели устраивали «литературные банкеты», на которые заглядывали Тютчев, Чехов, Достоевский, позже – Горький, Ахматова, Зощенко. После революции улице дали имя пламенного борца за идеи революции якобинца Марата. Наверное, потому, что здесь устраивали большевистские сходки Ленин и Сталин.

Для меня же было очень важно, что я живу в центре города. Я бы сказала, это было концептуально важно. Мне хотелось впитать дух русского мегаполиса, его историю и культуру. Чем ближе по своей улице Марата я приближалась к Невскому, тем чаще я встречала стильно одетых людей. Они придерживались определенного стиля моды и носили только качественные вещи, купить которые в СССР было достаточно сложно, но все равно это им удавалось. Я, впрочем, и сама часто обращалась к помощи фарцовщиков, но касалось это дисков и книг. Из всей этой стильно одетой публики мне больше всего нравились девушки в норковых шубках, густые каштановые волосы были раскиданы у них по плечам. У девушек имелась прекрасная бижутерия, были ярко накрашены губы, сумочки носились под цвет маникюра. И эта потрясающая женственность меня очаровывала. Я называла этих ленинградок «королевами Ингерманландии». В провинциальных российских городах, откуда я родом, не водится таких девушек – местным красавицам не хватает шарма и загадки в глазах. Но на Невском ты всегда можешь встретить королеву.

***

О соседях по советскому коммунальному быту. Я переехала на ул. Марата в солнечный, погожий день. На кухне хлопотала женщина в выцветшем, застиранном халате.

– Здравствуйте, – сказала она, обернувшись ко мне и быстро пробежала по мне взглядом. – Кузьке варю рыбу.

В начале она не особенно была настроена на разговор. Жидкие спутанные волосы у женщины были собраны в пучок, лицо было в ссадинах и заплатах. Не трудно было догадаться, что передо мною профессиональная городская алкоголичка, привыкшая тихо пить в своих «хоромах». Кузька, которому варилась треска, был котом. Он лежал у порога, откинув хвост перпендикулярно жирному телу.

– У вас тут уютно, – сказала я и прошла в свою комнату.

В юности мы любим все человечество. В юности у нас нет плохих и хороших, мы верим, что любые неполадки судьбы можно исправить. У меня и в мыслях не было осуждать соседку. Кажется, Елена Николаевна – так звали женщину – сразу почувствовала это и расположилась ко мне.