«Неужели я оказался в Кабуле? Нет, запахи совершенно другие. И
вообще, какой может быть Кабул, когда я должен быть в Hill-Valley?
Хилл-Вэлли? Что за ерунда, какой еще Вэлли, если меня ударило током
в моей родной Wyikse? Где? Каким током, nah? Я улицу переходил! -
поток сумбурных противоречивых мыслей, на двух языках одновременно,
заставил его забыть об окружающем. – Черт возьми, кто и где я? –
мучительно попытался вспомнить он, отбрасывая навязчивые
воспоминания о каком-то нелепом полете в облаках. – Меня зовут То…»
- голова заболела так сильно, что он невольно застонал. И буквально
сразу услышал шелест ткани.
- Очнулись, мистер? – заслышав произнесенный приятным женским, а
точнее девичьим, голоском вопрос, он инстинктивно подобрался и
открыл глаза.
- Очнулись, - констатировал тот же милый голосок с ирландским
акцентом. Принадлежал этот голос молодой симпатичной медицинской
сестре, с ярко-рыжей шевелюрой и веселым лицом с маленьким,
покрытым веснушками, носом. Он приоткрыл рот, собираясь задать
сакраментальный вопрос:«Где я?», но медсестра ловко воспользовалась
моментом. Находившийся у нее в руках градусник неожиданно оказался
на языке больного. От неожиданности он закрыл рот, громко лязгнул
зубами о стекло.
- Осторожнее, мистер. Проголодались, наверное? – рассмеялась
медсестра и, моментально став серьезной, добавила. – Сейчас померим
температурку, доктор вас посмотрит, и мы вас покормим. Потерпите
четверть часа, сэр.
Еще раз улыбнувшись она задернула штору и исчезла, оставив
недоумевающего То…, так и не вспомнившего пока продолжения своего
имени, разбираться в собственных мыслях с градусником во рту. «А
почему, кстати, во рту, когда положено помещать под мышку?» –
удивился он, продолжая разглядывать обстановку вокруг кровати,
которая ничего нового добавить к его размышлениям не смогла. За
уютной, голубоватого цвета загородкой из ткани, вроде тех, что
используют в магазинах для примерочных, стояла небольшая деревянная
лакированная тумбочка и кровать. Разглядеть что-то еще мешала
ширма. Между тем он отметил, музыка сменилась. Теперь несколько
приятных мужских голосов требовали от какой-то Миранды бисквитов, а
еще удивлялись, что у них еще целы зубы при такой твердой пище.
Песня казалась смутно знакомой, в голове даже мелькнули кадры с
входящими в барак то ли фермерами, то ли лесорубами в рабочих
комбинезонах и с одним-единственным ружьем на всех[5] . Наконец,
прозвучал заключительный куплет: