Герцог всегда притягивал внимание. Он уже успел к этому привыкнуть.
– Прошу прощения, ваша светлость!
Он еле успел увернуться от пары слуг, шатающихся под тяжестью охапок поразительно ярких цветов. Они держали ослепительные оранжерейные бутоны оранжевого и алого цвета, словно таитянский закат.
– Отнесите их в зеленую гостиную! – прокричал вслед слугам Джейкоб Эверси, поспешно спускаясь в холл. – Спросите у миссис Эверси, куда поставить.
– Оливия, – загадочно пояснил мистер Эверси, поворачиваясь к герцогу. – Я счастлив и польщен принимать вас в нашем доме, Монкрифф. Вы не могли прислать письмо в более подходящее время. У нас намечается бал. Естественно, все очень скромно по сравнению с лондонскими балами, но у нас есть подходящий зал, и к тому же мы ожидаем прибытия приятных гостей. Надеюсь, вам у нас понравится. А в субботу мы позовем соседских мужчин и сыграем в карты. Как хорошо, что вы это предложили! Они все и проиграют вам с радостью. Я сообщу нашим близким друзьям.
– Благодарю вас, Эверси. Более радушного приема я и не ожидал.
Он уже успел побывать наверху. Его комната была просторной, выдержанной в коричневых тонах и вполне уютной – повсюду мягкие ковры, шторы и покрывала, но герцог лишь окинул ее беглым взглядом и поинтересовался у служанки, где спит Йен Эверси.
После этого он проскользнул в его комнату и положил на постель второй ботинок Йена. Когда он приземлился в тридцати футах от окна Абигейл, револьвер все-таки проделал в нем дыру.
Услышав на мраморной лестнице тяжелые шаги, Джейкоб Эверси и герцог подняли головы.
– Откуда он взялся, черт подери? – раздался громкий голос Йена. В руке он держал тот самый ботинок.
При виде герцога он так резко остановился наверху, что чуть не упал.
– Полагаю, вы знакомы с моим сыном Йеном? – спросил Джейкоб.
Йен спрятал ботинок за спину и застыл на месте, словно заметивший добычу охотничий спаниель. Он молча смотрел на Монкриффа. Наконец Йен спустился вниз и с опаской двинулся по холодному мраморному полу, как по раскаленным углям. Низко поклонился герцогу. Хорошие манеры были свойственны всем Эверси, и, без сомнения, Йен уже успел продумать свое поведение. Когда он выпрямился, его лицо цветом напоминало мраморный пол.
Что он ни придумал бы, эти мысли совершенно его не успокоили.