Классе во втором, когда по утрам не хотелось в школу, я мечтал о собственной комнате в четвертом измерении. Этаком пространственно-временном кармане, не знаю, как правильно назвать. Из любого времени, из любого места шагнул в сторону – и ты уже там. В малюсенькой комнате, чтобы только диван помещался и компьютер, конечно. Комната отдыха, комната для тайм-аута: сиди себе, хоть весь день, никто тебя не найдет, никто не хватится. Потому что вернешься ты из нее в то же самое время и место, откуда пришел.
Здорово? Я вот мечтал о такой. Потом подрос и понял, что шуточки с субъективным временем добром не кончатся, что состарюсь я быстро, может быть, даже слишком… А сейчас мне плевать! Я снова, и гораздо, гораздо больше, чем тогда, мечтаю о такой волшебной комнате. Черт со мной, что я там быстро состарюсь. Ведь пока я там, ничего не случится. Это же здорово: пространственно-временной карман, да я бы с удовольствием там состарился, если бы у меня такой был!.. Там никто не достанет, и я хотя бы высплюсь.
Кит сопел в полуметре от меня, даже не проснулся. А если бы и проснулся, какой от него толк? Нет, Кит хороший друг. Из тех, кто сперва согласится поехать с тобой в лес дождливой осенью, а потом уже спросит зачем. Он не верит во все эти мистические штучки и меня последнее время держит за сумасшедшего. А я, кажется, и правда схожу с ума. Пару месяцев назад, когда мы оставили Ваську в этом лесу, Кит сказал: «Надеюсь, ты наконец-то вернешься на землю?» Я был бы рад, но как? Как это вообще можно, спокойно жить, ходить в школу, ругаться с отцом, зная, что за много километров от тебя Васька пропадает в лесу? Здесь полно хищных зверей и птиц, здесь болото, наверное, здесь… Я не смог. Я уговорил Кита вернуться забрать Ваську, если еще не поздно. Место, где мы его оставили, конечно, никто не запомнил, я специально не запоминал, не рассчитывал, что вернемся… Мы блуждали уже вторые сутки, с перерывами на ночевку, и надежда найти Ваську таяла с каждым часом. Еще я почти перестал спать.
Я свернулся покрепче и в очередной раз почувствовал себя огромной мокрицей. Они сворачиваются в такие серые шарики, будто великан козявки катал. Вот этим самым я себя и почувствовал. Бросил Ваську. Птичку боюсь так, что вставать не хочется. Не хочется – и не буду. Я уже привык засыпать в одежде (ее труднее прокусить) и свернувшись так, что никто не подступится. Я привык, и от этого хотелось выть больше всего. Я бросил Ваську. Бросил Ваську – от этих двух слов сосало под ложечкой и стучало где-то в животе. Я боялся, что Васька нас не дождется, не доживет. И сам себя спрашивал: «Чем ты думал, когда сам же привез его сюда?»