– Да километров десять будет, – раздумчиво протянул Семеныч и жилистой ладонью отер рот. – А может и все шешнацать.
– Чего шестнадцать-то! Не пугай парня. – Нюська фыркнула. – Километров семь-восемь, не больше.
– Это она нам с тобой, а? – Семеныч усмешливо кивнул в сторону буфетчицы. – Небось, ни разу пешком не хаживала, а туда же – советует!
– Зачем мне пешком? Меня кавалеры на мотоциклах возят.
– Во-во! На мотоциклах. А я тут все своими ходулями перемерил. И до Соболевки хаживал, и до Северухи. Там же речка – Турузбаевка, а тут, значит, Кумарья. – Старик ребром ладони прочертил на столе невидимые линии. – Вот туда и гоняли на рыбалку. Сейчас, конечно, не то, а раньше и поудить можно было, и сеть раскинуть. Клевало хоть на хлеб, хоть даже на голый крючок!
– Ага, скажешь, – на голый крючок! – хмыкнула Нюська.
– Это вы, девки, на голый крючок вовек не клюнете, а рыба – она, небось, поглупее будет. Так что ловили и за жабры, и за хвост. Вода ж прозрачная была, сами выбирали, кого подсекать…
– Ты, парень, меня послушай, – перехватила инициативу Нюська. – Как выйдешь с вокзала, сразу сворачивай направо. Да тут у нас всего две дороги, не перепутаешь. Сначала вдоль железнодорожного полотна, а после она налево идет.
– А про мостик-то не сказала! – ревниво возмутился Семеныч. Ему тоже хотелось быть наставником и проводником.
– Мостик он сам увидит, разберется… – Нюська высвободила из-под груди руку и тоже зачертила по прилавку. – Там у нас овражек, а через него мост деревянный, – вот после него и начинается главная дорога.
– Шоссе, что ли?
– Какое шоссе, проселочная, конечно…
– Повезет, так попутку поймаешь, – пожелал старик. – А нет, сам дойдешь, не рассыплешься.
– Только на голову что-нибудь накинь. Солнце вон какое, а ты непривычный, городской.
– Платок ему, что ли, подвязывать? – фыркнул Семеныч.
– Зачем платок, пусть лопушком прикроется.
– Лопушком… Сама ты лопушок! Ничего с ним не сделается. Тут всего-то часа два ходу.
– Тогда прямо сейчас и иди, не жди солнцепека…
Совет был мудрый, и Генка торопливо упаковал свой рюкзак.
– Спасибочки! – поблагодарил он всех разом.
– И тебе не хворать…
***
Шагать по пыльной дороге оказалось не так уж сложно. Ноги шлепали по утрамбованной и пропеченной солнцем земле, за Генкой стлался пыльный шлейф – все равно как инверсионный след за самолетом. Мостик он миновал, а посеревшие от времени избушки рассматривать не стал; этого добра хватало и на окраинах Екатеринбурга, да и пугали немного позвякивавшие цепями псы. Пусть за заборам, а все одно неприятно. Лая, как и грубой мужской ругани, Генка никогда не любил.