Но не всех матери звали вечером домой. Для детей не было места в тесных маленьких комнатках общежития, где на коридор – тридцать клеток по 9 и 13 метров, и в каждой одна, а то и две семьи. Кто жил тесно, гулял допоздна. Уже и мама пришла, и папа вернулся, и ужин разогрет, и Хрюша со Степашкой появились в телевизоре, а ребенка всё не зовут.
И дети кричат сами. Как будто умоляют: «Мама! Мама! Позови меня! Ну, позови!»
Из окон восьмиэтажного муравейника неохотно, медленно и даже тоскливо высовывались женские головки, головы и головищи. В любое другое время один-единственный крик «Мама!» будил весь дом, ведь это был крик о помощи. На него сбегались к окнам мамы, бабушки и некоторые папы. Но после семи вечера можно было кричать хором – мамы отдыхали и не спешили звать детей по домам.
Первый класс.
Карлсон унес
Саше нет и шести. Она гуляет одна во дворе дома на Судостроителей. Таких, как она, много гуляет. Почти у всех мамы, бабушки и даже папы вернулись домой. Но дети на улице. В Сашином дворе – единственный на весь район «городок». Деревянная детская площадка с каруселями, массивными качелями в форме крокодилов, песочницей и огромной башней в три, а то и в четыре детских роста. Всё сделано из добротных бревен и толстых цепей. Из-за этого городка в Сашин двор сбегаются дети со всей округи, в основном школьники, но иногда появляются даже пятилетние. Это хулиганы и беспризорники – приличные семьи маленьких детей в чужой двор не отпускают, у приличных пятилетние гуляют в своем дворе.
В августе в восемь часов уже темнеет и становится холодно. Саша догуливает вечер. Уже промокли туфли на липучках, колготки в крупный рубчик всё время сползают и морщатся на коленках. Она подтягивает их мокрыми руками – Саша их вымыла в луже, сегодня вместе с Анькой они лепили из грязи торты. На вытоптанном пятачке под разбитыми качелями оборудовали себе «кухню» и «кондитерскую». Сделали из песка стол, засы́пали его листьями и стряпали на нем торты из черной жижи с песком, лепили каравай, украшали его веточками, бумажками, травинками. С Сашей и Анькой копошились в песке еще несколько маленьких. Но вот где-то в половину восьмого Анька убежала домой – у нее были часы, и они с Сашей научились определять время. Саша осталась.
Рядом, на сетчатых кроватях, прыгали девочки постарше. Чьи-то родители вынесли одну кровать во двор и прислонили к развалившейся скамейке. Через день появилась другая. На них прыгают, как на батуте. Саша всегда немного побаивалась больших девочек, но когда Анька убежала, она передвинула свои игрушки к ним поближе, и остальные маленькие сделали так же. Одну из старших Саша знала и боялась – это Алсу, сестра Гули с четвертого этажа. Алсу уже ходила в школу, курила и дралась. У Алсу и Гули мать – красивая статная татарка; немолодая, она часто приводила домой молодых и таких же круглолицых татар и отправляла дочек перетерпеть вечер на улице. Алсу разрешали гулять по всему району, ее и в десять часов можно было встретить за железной дорогой. А Гуля в сумерки видела плохо. Она носила толстые очки и в темноте не выходила на улицу – бегала в коридоре. Там была своя компания, свой круг детей, которые почему-то почти не гуляли во дворе и целыми днями носились по восьми этажам. Но и Гуля, и Алсушка всё равно были лучше мальчиков.