Цыганки уже бросили узел, уже за нашим забором собрался табор. На шум и гам прибежали дети и взрослые из соседних домов. Наконец, пришли наши мамы, а тут представление – и пляски, и плачи. Горластая, не хуже цыганок, мама Борьки и Наташки прокричала все ругательства, какие знала.
Уже по обе стороны забора устали все – и табор, и соседи. А две цыганки, еле живые, стоят как статуи. И шевельнуться не могут. Чуть вздохнут погромче, шерсть на загривке овчарки встает дыбом. Там, на улице, давно кончились пляски, соседи уже начали приносить злосчастному табору хлеб… Полтабора уже спит тут же под забором. Мамы просят овчарку отпустить этих дур. Пришедшие к вечеру папы тоже пытаются вставить слово. Ничего не помогает. Обессилевшие цыганки мешками висят на перилах крыльца.
Ночь. Наконец приходит с дежурства из госпиталя хозяйка. Обычно строгая и неразговорчивая, а тут улыбнулась собаке: «Молодец!» И, повернувшись к мамам: «Свой долг знает!» Потом табору: «Чтоб духу вашего здесь не было!»
Нас, полусонных, отправили спать.
Так поняла-почувствовала, что собаки – существа разумные. Позднее, из наблюдений за собственными собаками, кошками, кроликами, множеством других животных, уверилась – есть у них разум, юмор, понимание – что хорошо, что плохо. Разумеется, не такое, как у людей, но есть. И память, и привязанность. С тех пор научно-популярные книги – мое любимое чтение.
Другая таганрогская история сотворила со мной что-то особенное, неподвластное моему тогдашнему пониманию. И пробудила во мне страсть ко всякого рода писанию.
Хозяйский сад был настолько запущенным, что все там росло, как само того хотело. И сад стал нашим с Борькой владением. Мы туда убегали от Наташки и становились совершенными разбойниками.
Однажды Борьку за какую-то провинность оставили сидеть в доме. Я бродила по саду одна. И вдруг увидела за дырявым забором в глубине соседнего сада старуху.
– Иди-ка ко мне! – поманила она меня. Я оглянулась в поисках калитки.
– А ты в дырку лезь, – посоветовала старуха.
Я пролезла. Этот сад был еще запущеннее – весь зарос колючей малиной и ежевикой, подойти к старухе можно было только по едва заметной тропинке. Да и то, стараясь не запутаться в низких корявых ветках деревьев.
– Ты откуда приехала? – строго спросила старуха.
– Из Переславля-Залесского, – испуганно ответила я.