– Все не так… – покачал головой Зануда. – Ты не понимаешь.
– Кажется, наоборот. – вздохнул Призрак. – За полчаса я понял больше, чем, кажется, за все время своего самостоятельного существования… Прощай, брат. Удачи тебе в быту. Продолжай жарить барбекю у себя на лужайке, пока весь мир горит в огне…
Надежда Призрака на сохранение светлого будущего пошатнулась, но решимости не убавилось. Сейчас он спешил в театр, в котором, как ему было известно выступал Шекспир в его времени.
Придя на место, Призрак удивленно застыл посреди улицы. На месте, где стоял театр, теперь красовался массивный военный блокпост, где базировались локальные силы силовиков Мозгоправа. Территория была закрытой и очень хорошо охранялась. От театра не осталось и следа. Видимо, в этом будущем искусству места не было.
Призрак накинул капюшон, дабы не пугать жителей лицом человека, которого ранее казнили в прямом эфире всех телеканалов.
Он не знал, где жил Шекспир, но знал, где тот часто бывает. Во времена Призрака Шекспир часто ходил по вечерам на кладбище.
Дело было не столько во вдохновении и атмосфере, хотя и в этом тоже. Шекспир по нескольку раз в неделю старался приходить на могилу Счастливчика и класть цветы к изголовью его могилы. Именно на Шекспире его смерть сказалась сильнее всего. Он скорбел гораздо сильнее других, и каждый раз, приходя на могилу Счастливчика, зачитывал у ней свои грустные печальные стихи в память о павшем друге.
Призрак, став эфимерным, проник в стоявший неподалеку склеп и решил устроить засаду. К счастью, могила Счастливчика осталась нетронутой. Учитывая, что она не поросла травой, а цветы рядом были еще свежие, могилу регулярно навещали. Шекспир появится, так или иначе. Вопрос был лишь когда.
Могилы самого Призрака на кладбище не имелось. Видимо, врагов народа по законам Мозгоправа хоронить запрещалось.
Призрак визуально определил, что стоявшим у могилы цветам около 4 дней, так как первые признаки увядания уже появились. Значит Шекспир должен был прийти со дня на день.
Наблюдательность его не подвела. Шекспир действительно явился ближе к ночи. Поначалу Призрак даже не узнал его. Пышные усы были сбриты, броская яркая мантия больше не украшала его. Он был одет как обычный гражданин, в джинсовый костюм. Его роскошные длинные волосы также пропали. Вместо них остался лишь клочок шевелюры. Даже пресловутый берет Шекспира был больше не с ним. Казалось, теперь это был совсем другой человек.