И Евгений Евгеньевич покраснел бы, если б сохранил такую способность: как-то по глупости, из снобизма, что ли, он похвастался Маклакчуку своими предками по материнской линии, объясняя приятную смуглость своей кожи и черноту уже седеющих волос, на счет которых никак не мог принять решение: красить – не красить.
– К тому же он прославился тем, что в каких-то теледебатах публично назвал козлом одного среднеазиатского премьер-министра, – продолжал Маклакчук, понизив голос. – Хорошо, не свиньей.
И подвел Евгения Евгеньевича к жадно жующему тарталетку с черной икрой низкорослому господину, весьма плотному. У того был бритый череп, на котором отчетливо белел шрам, похожий на раздавленную медузу, и треугольные желтые глаза хищной кошки. Он поводил тарталеткой в воздухе и, кажется, говорил сам с собой, то и дело кивая. На фоне чопорной клубной публики, кое-кто был и в смокинге, выглядел он экзотично: в холщовых свободных штанах, в цветастой, не иначе как китайского производства, рубахе навыпуск и в сандалиях на босу ногу. Это было тем более диковинно, что на дворе стоял поздний ноябрь.
– Вот, знакомься, Равиль, это – Женечка, Евгений Евгеньевич, я тебе о нем говорил. Уверяю, это тот, кто тебе нужен.
– Евгений Евгеньевич, – невнятно, коротко кивнув, согласился татарин, но руки с двойным золотым кольцом, красного и белого металла на безымянном пальце, руки, поросшей крупным рыжим волосом и занятой тарталеткой, не подал. И сам представился: – Равиль.
Маклакчук оставил их вдвоем.
– Вы, линейно, писатель, – не спросил, а констатировал Равиль. Какой смысл он вкладывал в слово линейно, невозможно было понять, но, по-видимому, это означало одобрение. Где его подцепил этот грубый татарин, не иначе как при просмотре передачи «Очевидное-невероятное». Равиль говорил с едва заметным акцентом, даже не восточным, провинциальным. Со словарным запасом, видно, у него было неважно. От него шел запах опасности, который Евгений Евгеньевич узнавал за версту. Да и безумцев боялся как огня.
– Скорее журналист, – осторожно сказал он.
– Какая разница! Вы, линейно, золотое перо. – Татарин поднял вверх короткий указательный палец с неровно стриженным ногтем. – Послушайте, у меня есть для вас предложение, оно будет вам интересным.
«Откуда у этого типа такая уверенность, что его предложение будет мне интересным»