– Способов тьма. Можно отвлечь – подменить главное событие. Можно исказить – извратить его суть. Можно дискредитировать источники информации противника и героизировать наши. Где-то опровергнуть, где-то умолчать. Или масштабировать нужные детали события. Или стать ньюсмейкером, сказать первым о том, что еще не стало новостью номер один, но наверняка вызовет общественный резонанс. Есть еще псевдоопровержение – это когда мы опровергаем то, чего нет, чтобы оно было. Дезинформация, наконец. Поверьте, в России есть специалисты по части организации паники и ее нивелирования.
– То есть народ всегда можно запутать, заболтать, обмануть, склонить общественное мнение на свою сторону. Мы что, и впрямь «медиасапиенс», планктон, амебы? Мы – безропотное быдло и нами так легко манипулировать?
– Я так не думаю. Есть одна вещь, которая все перечеркивает.
– Какая? – почти хором спросили студенты.
– Нет ничего тайного, что когда-нибудь не станет явным… Это ахиллесова пята любой медиавойны. Я не испытываю пиетета перед Геббельсом. Информационный киллер фюрера был успешен только в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Его медиавойна в итоге была с треском проиграна союзникам… Хотя, безусловно, пропагандистская машина, построенная Третьим рейхом, была мощным инструментарием идеологии нацизма. Фюрер был блестящим оратором, и Геббельс виртуозно владел словом. Своим словом они пестовали свой миф и заставили поверить нацию, что этот миф – реальность. Потом миф был развенчан историей, но слово еще будоражит умы. И спустя время рождает новые мифы. Слово есть поступок. Это сказал Лев Николаевич Толстой.
Одно слово, сказанное в телеэфире, может изменить историю. И не всегда оно исходит от медиа-комбинаторов, заносчиво полагающих, что они оседлали общественное мнение и дергают его за ниточки… Есть что-то, что не подвластно манипуляции. Что умнее, могущественнее, влиятельнее медиаресурса. Я не знаю, что это – случайность, человеческая совесть, герой-одиночка или бог, но это есть…
– Снова эта детская сказка про героя-одиночку! – поправил очки неутомимый спорщик. – Будто нет системы, которая контролирует телевидение. Нет чекистов-цензоров. Нет суфлера, чей текст воспроизводит диктор. А может, скажете, что это инкубаторское вещание – лишь самоцензура?