Вот он, Карташев, радуется, что кончил курс, что инженер он теперь. А основа этой радости? Кончил за счет тысяч других обездоленных. Кончил и обеспечен и будет сыт все за тот же счет других голодных.
А можно как-нибудь изменить все это?
Карташев поднял голову и следил в окно за птичкой, нырявшей в радостной синеве безмятежного неба.
Когда-то в гимназии он думал с другими, что можно. Теперь, когда он узнал жизнь… Теперь он думал, что нельзя? Теперь он ничего не думает. Ему показалось вдруг, что он совсем еще маленький в своем саду, Тёма – которого мама ведет за руку по дорожкам душистого сада в такой же ясный день, а он идет ленивый, беспечный и не хочет даже и думать, куда ведет его мама, зачем ведет: умыть ли, ногти остричь или почитать с ним что-нибудь.
К Карташеву подошел его товарищ, Володька Шуман, – толстый, веселый, добродушный.
– Ну, поздравляю.
Шуман еще вчера выдержал свой последний экзамен. Он пожал руку Карташеву и продолжал:
– Ну-с? Я вчера тоже так. Ничего: пройдет. Выспишься… Сегодня проснулся, и первая мысль, что никогда больше ни одного экзамена держать не надо. Хорошо!
Он спохватился и, весело раздувая ноздри, сказал шепотом:
– Однако, пожалуй, на прощанье выведут.
Он еще потоптался на месте и спросил:
– Ты что сегодня думаешь делать?
И, не ожидая ответа, сказал:
– Хочешь, поедем на острова, потом куда-нибудь еще закатимся… Ты вот что: иди пообедай теперь, потом выспись и часам к семи приезжай ко мне. Идет?
– Идет.
Шуман озабоченно пожал руку Карташева и сказал: «А теперь я пошел».
Смешно переваливаясь, мелкими быстрыми шагами пошел к двери.
И Карташев двинулся за ним, в последний раз обводя экзаменационный зал и все стараясь отдать себе ясный отчет в переживаемом мгновении. Но ничего и из этого не выходило. Все было серо, буднично и обыкновенно.
Он устало, лениво шагал по лестнице и думал: «Самое приятное, конечно, что больше никогда не будет экзаменов».
И сейчас же подумал:
«А может быть, что-нибудь будет гораздо худшее, во сто тысяч раз худшее, чем экзамены?»
Он тревожно стал рыться в голове, что худшего могло бы с ним случиться? Умрет жена, дети, когда он женится? Но он никогда не женится. Что еще? Он приобретет состояние и потом потеряет его? Ему смешно стало. У него-то состояние? Никогда у него ничего, кроме долгов, не было и, конечно, никогда ничего другого и не будет. И на что это состояние? Иметь разве рублей тысячу… Он увидел швейцара Онуфриева, красное лицо которого теперь расплылось от радости и сверкало, как красный медный шар.