Что только не говорилось о русских! Они и ленивы, и лицемерны, и лживы, – в каких только смертных грехах их не обвинили. Да и сами русские признавали, что они думают одно, говорят другое, а делают (если, конечно, делают, или делают из рук вон плохо) третье.
Была ли во всей этой русофобской истерике пусть микроскопическая, но доля правды? Увы, была. Если отвлечься от всей истории образования русской нации, а ограничиться одним только советским периодом, то и тут можно обнаружить скрытые причины безынициативности русских, их слепой готовности подчиниться любой прихоти власти, а если власть прикажет, то и принести себя в жертву.
Вспомним: одним из первых декретов советской власти были отменены все прежние сословия, титулы и чины и введено единое название для всех – граждане. Другими словами, все люди, начиная от неграмотного землепашца и кончая наделенными знанием высшей истины вождями, были наделены одинаковыми политическими, хозяйственными и прочими правами и обязанностями. На деле прежняя зависимость народа от прихотей власти была лишь упрочена и на бессознательном уровне в неизменном виде воспроизводится поныне.
Возьмите такое заурядное явление, как форма написания любого обращения в любую властную структуру. В соответствии с данными нам после революции равными со всеми правами, мы начинаем эти обращения с крупно выведенного заголовка – Заяление. То есть, другими словами, объявляем властям о своем праве на что-то (например, на земельный участок, который мы намереваемся обрабатывать собственными силами) или потребность в чем-либо (например, в денежной помощи или намерении отправиться в отпуск).
Но вот парадокс: первым же словом, которым мы начинаем излагать существо дела, почему-то оказывается прошу. Обнаружить в таком словотворческом кульбите хоть какую-нибудь логику или тень здравого смысла нет решительно никакой возможности.
Строго говоря, прошения имеют право на существовании. Во всяком случае, до Октябрьской революции они были в широком употреблении и никого не удивляли тем, что были именно прошениями, а не требованиями, тем более – заявлениями. Чиновник, на стол которого ложилось такое прошение, мог одинаково легко, с осознанием законности предоставленных ему прав и обязанностей (или собственного каприза, – поди докажи, что он капризничает, если ему эти права и эти обязанности вменены государством в лице более высокого, чем он, начальства или инструкцией), начертать резолюцию: