– Женщина, какая шляпа у тебя, дай примерю, – пристала к ней продавщица морковки.
Схватила тут же шляпу, надела на неухоженную голову, стала вертеться, соседки подошли, стали поправлять поля. Хозяйка шляпы растерянно тянула к ним руки. Созерцательно и добро улыбающийся торговец выплюнул разжеванную веточку, закричал через проход:
– Забери у нее свою шапку, женщина, у нее руки грязные, запачкает тебе всё!
Далгат прошел мимо и свернул в пахнущий кровью, но темный и прохладный мясной павильон, где с потолка нависали длинные телячьи, бараньи и прочие туши, где тут и там работал ловко и споро топор. «Бери, молодой человек, отличная баранина», «Куры берем, куры берем». В рыбном отделе трепетали еще живые рыбы, ловя последний воздух большими губами, торговки живо обрабатывали и чистили, блестела чешуя. Мужчина в грязном синем фартуке бил большую рыбу головой о прилавок.
Впереди, мельком, – знакомый полупрофиль, длинная, толстая, рыжая, почти до колен коса. Саки́на шла, чуть отставая от матери, косясь на прилавки, в белых костлявых пальцах висели пакеты с мясом, на пакетах – смуглая женщина с курчавыми волосами и красные латинские буквы. Далгату живо захотелось схватить у мясника нож, пойти вприпрыжку следом, а потом, не давая обернуться, грязным, испачканным кровью ножом отрезать толстую косу, чтобы девушка кричала, плакала, чтобы собралась круглоротая, любопытствующая толпа. Желание было неодолимым. Далгат даже представил, как повернется ее сухая, с хронически синими веками мама, как почернеет от гнева и удивления.
Сакина пробиралась к бело-прямоугольному, слепящему солнцем выходу, из тени на жару, мыслей в голове практически не было. Вчера ходила к портнихе шить юбку, портниха удивлялась, что она не красится. «А почему не красишься? Ну, когда нежарко, наверное, да? Чуть-чуть?» Потом рассказывала о жене своего брата, который не послушался советов родственников, женился на девушке другой национальности, а та, лентяйка и хамка, лежит беременным животом кверху, мажет крем от растяжек, делает маникюр, по хозяйству и не пошевелится. «И страшная она, я тебе говорю, – твердила портниха, – и волос у нее на теле много, даже на спине растут. Я ей говорю, иди к эндокринологу, а она, такая, иди лучше своему сыну сопли подотри! Не, скажи, наглость же, да?» Юбка вышла совершенно возмутительной и разъезжалась по швам.