Первое и очень сильное впечатление еще более упрочилось.
Даже глаза Жана утратили для меня всякую привлекательность, хотя раньше я их считал красивыми.
Так как у нас было много времени, Жан успел научить нас разным разговорным знакам, которые зафиксировались в нашей голове и мышцах, и теперь мы легко могли орудовать всеми этими сигналами. Трехноги быстро и точно схватывали все, дополняя сообразительностью то, что мы не могли сказать.
– Я знаю, – сказал тот, что казался нам и был действительно важной персоной, – что вы прилетели с другой звезды. Вы гораздо развитее нас и наших предков.
Казалось, мрачная мысль промелькнула в разноцветном сиянии его глаз.
– Почему вы так думаете? – спросил Антуан. – Мы просто не похожи на вас.
– Нет, нет... Наша планета такая маленькая, и мы не можем жить так долго, да и силы уже нас покидают. А про вас мы знаем, что вы победители. Вы овладели своей планетой.
– Да, на своей планете мы считаемся царями природы.
– А мы все время отступаем. Теперь у нас осталась лишь одна десятая часть планеты. Те, что нас вытесняют, ничто по сравнению с нами, но они могут жить без воды.
Не без некоторого колебания я спросил:
– А вы любите жизнь?
Этот вопрос мне пришлось повторить, пользуясь разными формами знаков.
– Да, мы очень любим ее. Мы были бы счастливы без врагов, хотя уже давно отцы и деды наши знали, что раса трехногов может исчезнуть и без насилия.
После нескольких попыток он уточнил свою мысль:
– Всему живому приходит конец. Смерть приходит одинаково быстро и для нас, и для тех, кто существовал до нас. Но то, что количество наше уменьшается, это нас не беспокоит. Единственное, чего мы хотим, чтобы нам дали возможность пожить спокойно еще некоторое время. Может, вы нам в этом поможете?
Что за удивительная сила – привычка! Я уже полностью привык к этим гладким лицам, где не было тех некрасивых придатков, которыми мы вдыхаем воздух и нюхаем, привык я и к виду их тел, так непохожих на наши, и к длинным придаткам, которые заменяли им руки. И я чувствовал, что все понемногу становится обычным.
Больше, чем их строение, меня поражала постоянная тишина, в которой они пребывали. Не только потому, что их язык был исключительно зрительным, но и потому, что они не могли издавать каких-либо членораздельных звуков, которые издают земные существа.