Я размыкаю губы, намереваясь продолжить, но меня опережает Рурайя.
– Почему он так жесток, Джаха? – говорит она.
Сколько раз я сама задавалась этим вопросом? Сто? Тысячу?
– Император, – объясняю я, хотя все еще не уверена, что знаю точный ответ, – всегда считал, что его никто не любит. Он ошибался, но это было не важно, ибо, когда тебе кажется, что ты нелюбим, ты живешь в холоде. Поначалу появляется ревность, потом горечь, потом ненависть. И ненависть ожесточила сердце Аламгира.
– Но откуда ты знаешь, что у него на сердце? – с удивлением произносит Гульбадан.
Я медлю в нерешительности, потому что Гульбадан и Рурайя до сей поры жили в заблуждении. Как бы я отреагировала, будь я на их месте? – спрашиваю я себя. Способна ли молодая женщина смириться с мыслью, что на самом деле она не простолюдинка, каковой ее воспитали, а потомок императора? Поймут ли мои драгоценные внучки, что мы вынуждены были их обманывать?
– Некогда Аламгира звали Аурангзебом, – наконец отвечаю я, встречая их взгляды. – И некогда я была его сестрой.
Низам кивком подтверждает мои слова. Тень, отбрасываемая его тюрбаном, подпрыгивает на коленях Рурайи.
– Сестрой? – изумленно повторяет Гульбадан.
Я наклоняюсь к внучкам:
– Мы обязаны были вас защитить. Иначе...
– Но как ты можешь быть его сестрой?
– Во мне, в тебе, Гульбадан, течет такая же царская кровь, как и в нем.
– Царская? Твой отец был рыбак, как и мой. Он погиб во время шторма!
– Мой отец был император. Император Шах-Джахан[3].
– Не может быть!
– Но это так.
Гульбадан открывает рот, но не издает ни звука. Ее брови сдвигаются. Руки падают на колени.
– Тогда почему ты живешь так далеко от Агры? И почему... почему вы лгали нам? Почему мы ничего не знали?
– Услышав мой рассказ, ты поймешь.
– Но почему ты рассказываешь нам теперь?
– Из-за вашего братишки.
– Из-за Мирзы? Вздор!
Мне редко случалось видеть Гульбадан столь расстроенной. Рурайя ведет себя так, будто она, пробудившись ото сна, увидела на небе два солнца.
– Пожалуйста, выслушай меня, Гульбадан. Я все объясню.
На языке у внучки вертятся сердитые слова, но она обуздывает свой порыв. Я на мгновение закрываю глаза. Нас окутывает тишина, и я спрашиваю себя: разумно ли наше решение? Вне сомнения, мои внучки, уже достаточно взрослые и умные, сумеют хранить мои страшные тайны. Но произойдут ли когда-нибудь такие события, вследствие которых эти сведения станут востребованными?