– Ты забыла еще об одном варианте: в Александрию приходит большой римский флот, вся ваша династия низложена, Египет окончательно становится римской провинцией. И тогда из вашей хлебной корзинки мы будем брать когда угодно и сколько угодно.
Он был безжалостен. Ну разве можно было говорить такое несчастному ребенку?
Клеопатра здорово удивила его тогда. Задумчиво, словно пытаясь что-то себе уяснить, она проговаривала:
– Значит, ты хочешь отнять у Египта независимость, превратить его в римскую провинцию…
– Это лучше, чем разбираться тут в ваших дрязгах. Гордиев узел – одним ударом.
– Да, одним ударом… И это значит, что вместо нашей династии в Александрии будет править римский наместник?
– Таковы правила игры, – весело развел руками Цезарь.
– Ты не окончил еще свою войну. У тебя очень много врагов, и все они здесь: далеко от Рима, но недалеко от Египта – в Африке, в Сирии, в Иудее. Кстати, и в Испании… Какого бы своего римлянина ты не посадил здесь наместником, он может поддаться искушению вступить в союз с египтянами и твоими врагами. Тогда вместо хлебной корзинки ты получишь еще одну войну. А если…
– …А если ты, Цезарь, оставишь Египту его династию и сделаешь полновластной царицей меня, верную Риму, – смешно скопировал Цезарь печальную интонацию и выговор Клеопатры, – то можешь быть и за Египет, и за отправки зерна совершенно спокоен. Где-то я что-то похожее уже слышал!
– Ты и вправду неплохо разбираешься в политике, римский консул! – усмехнулась Клеопатра.
Совсем неподалеку раздались тяжелые шаги. Он узнал легионерскую поступь.
– Сюда идут! – Она схватила его, и втолкнула в узкую темную нишу между колоннами и стеной, и втиснулась туда же сама.
Он неожиданно покорился и не верил сам себе: подчиниться этой девчонке и неизвестно зачем прятаться с ней от своих же легионеров! Но как раз в этом тоже было острое, давно забытое наслаждение, предчувствие приключения. Их тела были плотно прижаты друг к другу, и это взолновало его. Он не видел ее лица. Факел вырывал из темноты только ее губы, и он смотрел на них завороженно. Она стояла, затаив дыхание. И оба не двигались.
Она пахла корабельной смолой, пряным сладким карробом и морским ветром. Всемогущие боги, какое неодолимое охватило его тогда желание к этой испуганной замарашке с обветренными припухлыми губами, этой заговорщице, беглянке, дерзкой девчонке, этой кошке, гуляющей по ночным террасам, этой царице Египта!