– Мы освобождаем вам проход для посадки, ваша милость, – затрещал голос навигатор сквозь помехи.
Харроу не стала его благодарить.
– И сколько?
– Сейчас ваше судно сканируют, ваша милость. Мы двинемся в то же мгновение, когда подтвердят разрешение сойти с орбиты.
Преподобная дочь развалилась в кресле и сунула молитвенные кости в складку рясы. Гидеон невольно поймала ее взгляд. На лице Харроу было написано вовсе не безразличие и не скука, как она ожидала: даже сквозь вуаль было заметно, насколько глубоко Харроу ушла в себя и сконцентрировалась. Губы она сжала так плотно, что черная краска собралась комочками.
Прошло меньше пяти минут, двигатели снова загудели, и шаттл медленно заскользил вниз. Рядом с ними семь других шаттлов сдвинулись разом, как падающие костяшки домино, и одновременно вошли в атмосферу. Харроу надвинула капюшон, потерла переносицу и сказала с удовольствием и ужасом:
– Эта планета невероятна.
– Она великолепна.
– Это могила.
Шаттл вошел в атмосферу, окруженный ослепительным светом. Не видно было ничего, кроме неба, но небо Первого дома оказалось таким же невыносимо ярким и голубым, как вода. Спуск на планету походил на пребывание в калейдоскопе. Крен сменялся шумом, когда воздушные ямы в плотной атмосфере заставляли двигатели визжать, тряской, когда выравнивалось давление. А потом шаттл полетел вниз, как пуля. Сияние стало непереносимым. Гидеон показалось, что сотни шпилей летят ей навстречу, вырываясь из сине-бирюзовой воды. А потом ей пришлось зажмуриться и отвернуться. Она прижала вышитую ткань робы к лицу и дышала носом.
– Идиотка! – далеким голосом сказала Харроу, плохо скрывая волнение. – Возьми вуаль.
Гидеон отчаянно терла глаза.
– Я в порядке.
– Надень, я сказала! Что я буду делать, если ты ослепнешь, когда дверь откроется?
– Я подготовилась, детка.
– Что ты вообще несешь…
Сияние изменилось, замерцало, и шаттл начал медленно снижаться. Свет стал чище и ярче. Харрохак бросилась к окну, закрыла его с грохотом. Они с Гидеон стояли в центре пассажирского отсека и смотрели друг на друга. Гидеон поняла, что Харроу дрожит. Пряди черных волос прилипли к бледно-серому лбу, пот грозил размыть краску. Потом Гидеон с ужасом осознала, что и сама дрожит и потеет. Неприятное понимание поразило их одновременно, и обе начали вытирать лица рукавами.