– Ну что же? Идём? – предложил он.
– Идём!
Согретые чаем и солнцем, мы пошли берегом реки вниз по её течению.
– А вы как добываете пропитание? – спросил я Промтова. – Работаете?
– Ра-аботаю? Нет, я до этого не охотник…
– Но как же?
– А – вот увидите!
Он замолчал. Потом, пройдя несколько шагов, стал насвистывать сквозь зубы какую-то весёлую песню. Глаза его уверенно и зорко оглядывали степь, и шагал он твёрдо, как человек, идущий к цели.
Я смотрел на него, и желание понять, с кем я имею дело, сильнее разгоралось во мне.
…Когда мы вошли в улицу села, к нам под ноги бросилась маленькая собака и с громким лаем стала вертеться вокруг нас. При каждом взгляде на неё она, пугливо взвизгивая, отскакивала в сторону, как мяч, и снова бросалась на нас, ожесточённо лая. Выбегали её подруги, но они не отличались таким усердием: тявкнут раз-два и скроются. Их равнодушие, кажется, ещё более возбуждало рыжую собачонку.
– Видите, какая подлая натура? – сказал Промтов, кивая головой на ревностную собаку.
– И ведь лжёт она, понимает, что лаять не нужно, она не зла – она труслива, но – желает выслужиться перед хозяином. Черта чисто человеческая и, несомненно, воспитана в ней человеком. Портят люди зверей… Скоро наступит время, когда и звери будут такими же неискренними, как вот мы с вами…
– Благодарю, – сказал я.
– Не на чем. Однако мне нужно пострелять…
На его выразительном лице явилась скорбная мина, глаза стали глупыми, весь он согнулся, сжался, и лохмотья на нём встали стоймя, как плавники ерша.
– Надо обратиться к ближнему с просьбой о хлебе, – объяснил он мне своё превращение и стал зорко смотреть в окна хат. У одной хаты под окном стояла женщина, кормя грудью ребёнка. Промтов поклонился ей и просительно сказал:
Конец ознакомительного фрагмента.