Казалось, Махин-ханум вообще не умеет говорить медленно. Все, что приходило ей на ум, она быстро-быстро высказывала. Быть может, именно она стала причиной того, что у Исмаила открылись глаза и уши: некоторые из женских тайн Махин-ханум так громко выбалтывала, что он все слышал, и любопытство его росло. Он понял, что эти мужчины приходили свататься к матери, их целью было – стать ее мужем, занять место покойного отца. Мать высказывала Махин-ханум откровенно то, что лежало у нее на сердце. Советовалась с ней. Мать не хотела выходить замуж, но Махин-ханум подталкивала ее к замужеству, говоря: «Завтра, когда сыновья твои вырастут и женятся, ты поймешь, что я была права. Безумная ты, к тебе ведь тогда ни один мужчина не подойдет. Пока ты молода и красива, дай согласие одному из них, возьми его фамилию…» Мать не соглашалась: «Не хочу, чтобы ребята попали под руку чужого, я сама их выращу». Махин-ханум раздражалась, надувала губы и говорила: «Вишь ты! Не выйду замуж, не выйду замуж! Да и не выходи, так и будешь гнить до старости!»
В те дни, когда Исмаил услышал это, у него уже начали пробиваться усики. Голос ломался, как у петушка. Махин-ханум приходила летом и сидела на половике в тени тутового дерева. На ней была тонкая рубаха, платок она снимала. Волосы ее всегда были короткими, выступившие от жары крупные капли пота дрожали на ее лице. И Исмаилу совсем не хотелось куда-либо идти. Хотелось оставаться сидеть рядом с ней, смотреть на нее, слушать ее слова. Порой мать хмурилась и говорила: «Вставай, иди на улицу играть с ребятами, что уселся тут?» Он нехотя поднимался, делал кружок по улицам и опять возвращался к Махин-ханум, исподтишка пожирая ее глазами.
Однажды он не успел спрятать свой взгляд. И Махин-ханум поняла. Рассмеялась. Взъерошила его каштановые волосы и сказала: «А ну, Исмаил-красавчик, глазки-то скромнее сделай, куда это ты пялишься?» И она попыталась натянуть свою тонкую рубаху, чтобы прикрыть голени. Вскоре, однако, она вновь расслабилась, рубаха поползла вверх, и ноги обнажились. У Исмаила кружилась голова, и он не знал, что делать.
Однажды ночью во сне он почувствовал, как ему стало горячо, словно он окунулся в кипяток. Он сразу проснулся. Он горел. Намокло все, как в те времена, когда писался по ночам. Перепуганный, он встал с постели и пошел в уборную. Он не мог понять, что случилось. Боялся, что мать узнает. Ему было стыдно.