Я представляю, как говорящий разводит руками. Потом они выходят. Сестра ушла еще раньше, и только гудение техники нарушает тишину. Иногда из коридора доносятся шаркающие шаги. Здесь все передвигаются в шлепанцах, стук каблуков большая редкость.
Медсестра зайдет около пяти, чтобы проверить капельницу.
Это все, что я усвоил за три дня.
Там.
Дверь на кухню приоткрыта, и я вижу Леру. Она сидит на табуретке у окна. Сидит в своей любимой позе, подвернув ногу, обхватив другую, согнутую в колене, руками. Меня она не видит. Для нее я вожусь с машиной в гараже. На подоконнике чашка чая, из которой льется пар. Лера сидит, неподвижно уставившись на черные ветки, судорожно двигающиеся под напором ветра. За окном вообще мрак. По стеклам барабанит дождь, а серенькое уставшее за лето солнце скрыто брюхатыми тучами. И от этого еще теплее и уютнее дома. Теплее и уютнее.
О чем она думает? Я наблюдаю за ней: Лера почти не дышит, неподвижно уставившись в одну точку. Туда, где осень срывает с сопротивляющихся деревьев последние листья. Туда, где дождь порывами. За окном жмется к стеклу промокший голубь. Сил у него почти не осталось, все, что он может сделать – это держаться коготками за гладкий металл отлива. Хохлится, беспокойно пряча голову от ветра. Лера спокойно рассматривает его. Прозрачные глаза отражают серый свет. А потом наклоняется к стеклу и дышит, дышит. Ее дыхание образует мутную пленку, сквозь которую слабо виднеется неопрятный ком перьев.