– Это хорошо, что ты такая понятливая, – продолжал Соловьев, прожевав дольку лимона. – Плохо другое.
– Что? – спросила Наташа.
– Плохо, что жизнь у тебя только одна. Я бы за брата забрал сто таких паршивых жизней… тысячу… миллион! – Лицо Соловьева перекосилось, словно он прихлебывал не алкоголь, а расплавленный свинец, сжигающий его изнутри. – Тварь, шлюха, курица безмозглая! – Сорвав очки, он со всей силы швырнул их об стол. – Кто тебя надоумил соваться в наши дела? Кто заказал статью?
Наташа, стоя на коленях и прижимая руки к груди, стала оправдываться. Соловьев внимал ее сбивчивой, сумбурной речи молча, не перебивая и никак не выражая своего отношения к тому, что слышал. Но она видела: глаза его, маленькие, мутные, налитые кровью, отображают все, что угодно, кроме понимания и сочувствия.
– Ты давала против меня свидетельские показания? – Он наконец-то заговорил, и голос его звучал неожиданно тихо и даже как-то сонно.
Она кивнула, не поднимая головы, не решаясь вытереть слезы, выступившие на глазах. Соловьев встал, покачнулся, сделал несколько шагов по комнате. «Сейчас он уйдет, – подумала Наташа. – Просто молча уйдет и оставит меня на растерзание своей своре. Меня пристрелят или забьют ногами до смерти. Это конец».
* * *
Она ошиблась. Ничего еще не кончилось. Плюхнувшись в кресло, Соловьев произнес:
– Хватит болтать. Встань.
Наташа подчинилась. Ей пришлось раздвинуть ноги пошире, чтобы не упасть. Ее пошатывало.
– Закати рукав, – приказал Соловьев.
Повинуясь его жесту, вперед выступил Гек, бережно держа одноразовый шприц со сверкающей каплей на конце иглы.
– Не надо, – сказала Наташа, – я не хочу.
Но руку подставила сама, выпрямив ее, чтобы четче обозначились вены на локтевом сгибе. Гек умело сделал укол. Помещение сразу сделалось просторнее, краски – ярче, звуки – громче.
«Получила свое? – спросил внутренний голос. – Ты ведь именно об этом мечтала?»
– Раздевайся, – велел Соловьев, поглядывая на часы.
Наташа сбросила плащ, упавший на ковер. Шуршание длилось дольше обычного и напоминало шорох волн, набегающих на прибрежный песок. Но под ногами Наташи был только пыльный ковер, она это отчетливо видела. Она была способна рассмотреть каждую ворсинку, каждую ниточку и волосок.
– Дальше, – потребовал Соловьев, облизнувшись.
– Оглохла? – рявкнул парень с желто-зеленым фингалом во всю щеку. – Скидывай все.