И вот я в этом поезде, вытираю Кармину попку, а миссис Скетчерд нависает над нами и прикрывает меня одеялом, чтобы весь этот процесс не видел мистер Куран, а заодно раздает указания, в которых я не нуждаюсь. Сухого, чистого Кармина я пристраиваю головкой на плечо и иду на место, а мистер Куран раздает миски с обедом – хлеб, сыр и фрукты, жестяные кружки с молоком. Я кормлю Кармина размоченным в молоке хлебом, и это напоминает мне про ирландское блюдо, которое называется «чамп», – я часто готовила его для Мейзи и братьев: размятый картофель, молоко, зеленый лук (в тех редких случаях, когда удавалось его достать), соль. Когда приходилось ложиться спать голодными, мы всегда видели чамп во сне.
Раздав нам обед и по шерстяному одеялу, мистер Куран объявляет, что рядом с ним стоит ведро воды с ковшиком, можно поднять руку и подойти попить. В поезде есть уборная, сообщает он (нам скоро предстоит обнаружить, что эта «уборная» – жуткая дыра, прямо над рельсами).
Кармин, насытившись хлебом и сладким молоком, разлегся у меня на коленях, положив темноволосую головку на сгиб локтя. Я обернула нас обоих колючим одеялом. Среди ритмичного перестука колес и беззвучного копошения многих людей я чувствовала себя как в коконе. От Кармина пахло ванильным кремом, а тяжесть его тельца была такой уютной, что на глаза навернулись слезы. Нежная кожа, мягкие ручки, темные игольчатые ресницы – даже его вздохи заставляли меня думать (а как же иначе?) про Мейзи. Мысль о том, что она умерла в больнице от ожогов, одна, в мучениях, была невыносимой. Как так может быть, что ее нет, а я жива?
В нашем съемном жилье двери всех квартир, как правило, были открыты, жильцы совместно сидели с детьми, совместно готовили. Мужчины работали в одних и тех же продуктовых магазинах и кузнях. Женщины занимались рукоделием: плели кружево, чинили носки. Проходя мимо их квартир, я видела, как они сидят кружком, склонившись над работой, переговариваются на непонятном мне языке, – и меня пронзала боль.
Мои родители уехали из Ирландии в надежде на лучшее будущее, мы все верили, что путь наш лежит в страну изобилия. Родителям предстояло потерпеть крах в этой новой стране – крах во всех смыслах. Возможно, они просто были слабыми людьми, не приспособленными к тяготам эмиграции с ее унижениями и компромиссами, возможно, им не хватало самодисциплины и толики авантюризма. И все же меня не покидала мысль: ведь все могло сложиться иначе, если бы у нашей семьи имелся какой-то свой бизнес, куда приняли бы и папу, гарантировав ему занятость и стабильный доход, и ему не пришлось бы работать в баре – для такого человека, как он, место было хуже некуда; или если бы маму окружали другие женщины, сестры и племянницы, которые сняли бы с нее бремя отчаяния и одиночества, дали ей приют в краю чужаков.