В
период гражданских войн римские дороги пришли в запустение; Август
отремонтировал их. Он не только искоренил многочисленных
разбойников, безжалостно грабивших и убивавших путников, но и
создал императорскую почту, снабдив дорогу станциями с конюшнями
для сменных лошадей, хранилищами фуража, гостиницами и харчевнями.
Центурион Элий добрался из Рима в Лугдунум за семь дней. Если б он
отправился в это путешествие во времена республики, то потратил бы
месяц.
Ранним утром мы оставили Лугдунум, а к полудню были уже двадцати
милях к востоку. Два преторианца с большой охотой вызвались
управлять нашими повозками: ездить верхом им нравилось меньше. В
одну из повозок забрался Юний, туда же солдаты сложили свои
пожитки, щиты и пилумы, а мы с отцом – дорожные припасы: одежду,
оружие, хлеб, вяленое мясо, сыр и кожаные бутыли с вином. Вдоль
дороги хватало харчевен, но отец мой был человеком запасливым. Он
даже прихватил лук и кожаный мешок стрел, как будто в дороге нас
ждала охота. Отец, как многие римляне, плохо стрелял из лука, но
один из ауксилиев нашей когорты, родом с Балеарских островов,
научил меня сбивать птиц на лету. Наша повозка оказалась
загруженной до верха, и Юнию пришлось устраиваться на узлах и
свертках. Он не роптал. Скоро все поняли почему. Когда мы после
долгого пути остановились у харчевни пообедать, вольноотпущенник
неуклюже выбрался из повозки и, пошатываясь, побрел к отхожему
месту. Поначалу я решил, что он отсидел ноги, но потом учуял запах…
Зря отец взял в дорогу столько вина!
Вторая повозка была гружена мешками с денариями, отец не позволил
класть в нее что-либо еще. На монетном дворе кожаный тент повозки
стянули льняной веревкой сквозь бронзовые кольца на бортах, концы
веревки опечатали; теперь открыть повозку предстояло императорскому
фиску в Риме.
Мы
с отцом ехали на конях преторианцев, а лошадь Юния вел на поводу
один из солдат. Центурион, один из преторианцев и мы с отцом,
скакали впереди колонны, далее следовали повозки, за ними –
остальные солдаты. Так решил центурион, и отец не стал ему
перечить. После того, как Лугдудум остался за нашими спинами, отец
ехал, опустив голову. Я видел, что ему не по себе, но не стал
выяснять причину. Понимал: не скажет.
Стоял ясный день, солнце подсушило
грязь, скапливавшую на участках, где мощеную дорогу пересекали
грунтовые, поэтому к станции, где предстояло менять лошадей, мы
подъехали чистыми. Элий спешил, поэтому мы не остановились ночевать
на станции, а проскакали еще десять миль (от скуки я считал
милевые столбы), и уже в сумерках въехали во двор небольшой
гостиницы. Хозяин ее, немолодой галл с плутоватой рожей, увидев
военную форму и богатые панцири отца и Элия, засуетился. Скоро мы
сидели за большим столом триклиния. Отец проследил, чтобы у повозок
выставили охрану, и только потом присоединился к нам.