– Которы нынче изловлены, выходь!..
Христя первым шагнул через порог и, смятенный, остановился. Увидел человека, которого не ожидал увидеть. Нет, он конечно же знал, что рано или поздно их пути-дороги пересекутся, но не так скоро. Заскрежетал зубами:
– Проворен, сволочь!..
А тот, плосколицый, с широкими рыжими бровями, уже шел навстречу, улыбаясь:
– Вот так улов! Богатющий улов!
Давешний стражник ничего не понимал и все ж с интересом наблюдал за этою встречею. Заметил, как судорога исказила лицо Киша, прошла по искривленному подбородку, крикнул:
– Осторожней, Назарыч! Парень-то с норовом.
Но тот лишь усмехнулся, подошел:
– Что, не рад свиданию?
– И как тебя земля держит, нюхатый пес?! – обмякнув, вяло сказал Христя.
– Да уж, нюх у меня ладный, можно сказать, собачий нюх. – Он явно гордился своею удачливостью и не скрывал этого. – Как же ты хотел уйти от меня не спросясь? Отродясь такого не было и не будет.
– Врешь, пес!
Назарыч не стал спорить, заметил прижавшегося к стене Лохова, спросил с удивлением в мягком, словно бы обволакивающем этою своею мягкостью, голосе:
– А тебе-то, Филимон, чего в бегах искать? Ну, Киш – понятно, у него внутрях черт сидит, вот и мучит. А ты?.. Иль богачества захотел? И-эх!.. – Повернулся к стражнику: – Завтре заберу. Мои… – Ушел.
И снова они оказались в камере, сидели поодаль друг от друга, молчали. Но вот Христя тихо запел:
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело…
Голос у Киша приятный, он словно бы зовет куда-то, где не будет так тягостно на сердце, так горько, где ждет радость, и Лохов, поддавшись этому чувству, сам того не заметив, тоже запел:
Суд приехал. Допросы. Тошнехонько…
Сдогадались деньжонок собрать.
Оглядел его лекарь скорешенько
И велел где-нибудь закопать…
Песня не томила своею болью, была легкой и волнующей, и эта легкость и волнение удивительным образом подействовали на Филимона, он забыл о страхе, который стал особенно непереносимым, когда увидал приискового стражника.
Оглядел его лекарь скорешенько
И велел где-нибудь закопать…
Христя понимал, что теперь чувствует Лохов, и сам чувствовал то же, и это примиряло с товарищем. В другое время он долго не простил бы ему душевной слабости. Но так могло случиться в другое время, а нынче он сказал: