Вскоре меня действительно разбудили, но не мама, а один из работников детсада, неопрятный парень с мутными глазами. Он был похож на других хиппи: полинявшие джинсы, футболка с непонятным рисунком, длинные черные волосы, густая борода. Он прижал палец к губам, взял меня за руку и отвел в туалет в задней части дома. Потом запер дверь изнутри и снова прижал палец к губам: «Ш-ш-ш! Тихо!»
Парень спустил штаны и сел на крышку унитаза.
– Вот, – сказал он, показывая на свой пенис, – можешь его потрогать.
Я не понимал, чего он хочет.
– Все хорошо, – сказал парень. – У тебя тоже такой есть. Его можно трогать.
Он положил мою маленькую руку на свой эрегированный член.
– Потри его, – сказал он и откинулся на бачок унитаза, пока я пытался делать то, что он говорил.
– А еще его можно взять в рот, – добавил он.
Потом обхватил руками мою голову и посмотрел мне в глаза:
– Ты молодец. Но никому не рассказывай. Понял? – Он крепче сжал мою голову. – Никогда.
Он отвел меня назад к матрасу, и я лег – без сна, без движения…
* * *
Мама и ее друзья забрали меня вечером.
– Привет, Мобс, извини, что задержались, – сказала мама, поднимаясь на крыльцо.
Я не знал, что сказать, поэтому смотрел вниз.
– Мобс! – озадачилась она. – Все хорошо?
– Он просто устал, – сказал один из ее друзей. – Уже поздно. Верно, дружок?
У меня было тяжело на душе, мне казалось, что я сейчас начну плакать и никогда больше не перестану.
Меня посадили на заднее сиденье «Фольксвагена», и мы поехали к дому.
– Весело было с новыми друзьями? – спросил Джейсон.
Я не мог ничего сказать.
Джейсон улыбнулся.
– Не волнуйся, завтра мы опять поедем на пляж, и ты снова с ними встретишься.
Неожиданно и самым удивительным образом провальный альбом оказался не провальным.
Четырехнедельный тур был закончен, и я вернулся домой в Нью-Йорк. В городе что-то происходило. Что-то странное – продажи Play росли с каждой неделей, хотя альбом вышел уже месяц назад. Когда в 1995 и 1996 годах я выпустил Everything Is Wrong и Animal Rights, успешнее всего они продавались в первую неделю после выхода, а потом быстро канули в безвестность.
Но сейчас все было не так: Play не исчезал из вида. И, соответственно, из вида не исчезал и его автор. Я смотрел на самого себя с рекламного щита высотой 50 футов на углу Бродвея и Хаустон-стрит