– Садитесь и ешьте!
Эти волосы девятилетней девочки – почему они казались красивыми, ведь они отвратительны, тем более рядом с большим и рыхлым, как пудинг, лицом. Наверное, мне следует почаще бывать среди людей, подумала я. Привыкать к таким вещам. И сразу же подумала: что-то не так.
Тут-то я и высмотрела Иви. Угадала по вспышке чересчур красивых, как у отца, глаз: девочка глянула на меня в упор – и словно распахнулась потайная дверца. Грудь по-прежнему довольно пухлая, но в целом щенячий жирок сошел. И еще кое-что изменилось (помимо того, что изменился весь мир), и существенно: Иви была весела. Ну если не весела, то хотя бы участвовала в веселье. Не боялась.
Мне стало не по себе при мысли о прежних ее страхах. С кем же я переспала – не так уж давно? В любой момент мог войти Шон. Три месяца. Три месяца прошло после Монтрё, и ни разу с тех пор не захотелось мне увидеть Шона Валлели. Я была не просто унижена – мне стало противно. Заговорить с Шоном – будто надеть несвежую одежду после душа.
И все же я не отрывала взгляда от его дочери. Следила за ней, будто она владела ключиком к тайне человека, чьи глаза на ее лице выглядели уместнее, чем на мужском: те же длинные черные ресницы, тот же голубовато-серый оттенок и бледная вспышка солнца вокруг зрачка – то ли белая, то ли золотая.
Что ей сказать? Я не знала.
– Хочешь сока? – спросила я, когда девочки слетелись на лазанью и капустный салат. На этот раз никаких розовых зефирок.
– Спасибо, да.
– Волосы-то какие роскошные. – Я осторожно коснулась черных кудрей, и ей это понравилось. – Сама сушишь?
Девчушка сильно потела. Как и все они.
– Иногда сама.
– А иногда мама?
– Если их распрямить, они будут до пояса.
– Ну-ну, – сказала я. Дескать: вырастешь – выпрямишь.
– Иногда их папа укладывает, – прибавила она, однако для меня это было слишком интимно, и я поспешила отойти.
После торта со свечками я достала «айпод» и очутилась в вихре малолеток, требовавших Джастина Тимберлейка[10].
– Минуточку, – попросила я и сунула белую почку-наушник в ухо Иви. Как только зазвучала музыка, они кинулись сражаться за второй наушник, переключать дорожки, вращать колесико.
– Эй-эй-эй! – крикнула Фиона им вслед, но тут же отвлеклась на звонок в дверь.
Вечеринка закончилась. Я держалась в тени, пока родители, поочередно возникая в дверях, выкликали своих отроковиц. Но посреди общей толкучки меня захватил врасплох знакомый мужской голос из коридора, и я отошла в дальний угол комнаты, принялась подбирать упаковочную бумагу.