Самка во время погони сама себя распалила до ярости и вполне
могла кинуться в лобовую атаку. Игорь остановил ее. В случае шума
альтернативные могли запустить уничтожение данных, а то и самой
базы. Риск был совершенно ни к чему.
Я не знаю, чего там было дальше. Мы с Малышом не участвовали в
захвате. Дитрих не пустил. Сказал, что Малыш еще недостаточно
обучен. Он, конечно, был прав, но остальных-то вообще не учили…
Анжела посмотрела на меня и понимающе улыбнулась. Я пожала
плечами.
Как только дети Ладгерды отсигналили ей о превращении противника
в добычу — то есть о том, что люди в здании больше не собираются
драться, а только дрожат от ужаса — она остановила атаку. Так я
узнала, что нукты все-таки умеют брать пленных. Если с ними
работает мастер. Мастер, который способен умиротворить силу…
Мужчины пошли допрашивать уцелевших. А мы с Анжелой — искать
Итию. Собственно, нашла ее Ладгерда, а мы пытались найти вход в
наполовину уведенный под землю бункер. Пока она же не прошибла для
нас стену.
Я успела удивиться, почему Ития не сделала того же изнутри. Но
почувствовала запах. В нем есть что-то от лимона с корицей, но он
слишком явно химический.
Эс. Эс. Эйч.
Для людей этот газ безвреден.
Малыш помог нам с Анжелой спуститься на пол из пролома, но сразу
выскочил наружу, жалобно пища. Потолок залы оказался высоким для
нас. Пленнице негде было встать на задние лапы. Впрочем, она уже и
не могла этого сделать.
Я прошла вглубь и встала перед ней. Понять было нетрудно. Ития
умирала. Она дышала адской смесью уже несколько лет. Даже могучий
организм нукты, выдерживающий такое, что из порождений Земли могут
снести разве что некоторые бактерии, сдавался. Ития, сестра Шайи,
последняя, самая совершенная модификация прекраснейшего из орудий
убийства. Я так и не узнала, в чем же заключалось
усовершенствование.
Я подошла ближе. Опустила веки.
Ментальный образ.
Я видела ее снова, но иначе. Глаза воспринимали Итию как
странное сооружение из выгнутых листов черной брони и широких
торчащих лезвий, неуклюже сваленное под стеной.
Я видела человека. Девочку. Страшно истощенную.
Четырнадцатилетняя, она выглядела на двенадцать, но ее груди
оказались большими и мягкими, как у рожавшей. У нее были длинные
ресницы и шея лебеди. Точеный носик и брови, словно нарисованные
местером Санди. На сером от мук лице читалась неизлечимая
болезнь.