– Нам это известно, –
сообщил майор.
Вяземский с трудом подавил сильнейшее
желание зевнуть.
– Разумеется, вы можете
отказаться, – сказал майор тоном, яснее всяких слов
говорившим: «лучше, сволочь, не пробуй». – Тогда вам надо
будет просто дать мне подписку о неразглашении, и на этом наш
разговор завершится.
– О неразглашении, простите,
чего? – осведомился полковник.
– Самого факта разговора, –
пояснил Кобзев. – Равно как и его содержания.
Ну да, местонахождение здешнего
толчка является самой охраняемой гостайной, подумал полковник.
– Я согласен. То есть, –
поправился Вяземский (боже, как спать хочется!), – готов
оправдать высокое доверие, оказанное мне партией и
правительством.
Майор кивнул и, вытащив из верхнего
ящика стола тоненькую стопку листов, протянул ее полковнику.
– Вот. Внимательно ознакомьтесь
и распишитесь под каждым листом. Это, – он слегка улыбнулся,
но до глаз улыбка не доходила. Такого вежливого кривлянья губ
полковник насмотрелся вдосталь, и пакостное выражение лица
собеседника его уже не коробило, – тоже подписка о
неразглашении, но немного другая. Она необходима для получения
допуска к проекту.
– Извините, а ручка у вас
есть? – спросил Вяземский.
– Да, вот. Возьмите.
Полковник быстро пробежал глазами
листы, каждый абзац на которых начинался либо с «запрещается», либо
с еще более грозного «карается», и, размашисто подмахнув под
каждым, вернул их гэбисту.
– Кстати, а откуда у вас фамилия
такая – Вяземский? – спросил Кобзев, пряча листы обратно в
стол.
Поздно же вы, батенька, спохватились,
подумал полковник. Ну да ладно, ловите… бризантным.
– Это фамилия моей прабабки. Она
действительно была Вяземская, из тех самых, князей. Мужа, правда,
нашла себе классово чуждого – красного командира. Так что быть мне
выходило Потаповым, да вот только когда прадеда‑комкора в
сороковом, – полковник криво усмехнулся, – взяли, он
успел кинуть записку, «так, мол, и так, будь лучше, сынок, потомком
князьев, чем сыном врага народа».
Вяземский вздохнул.
– Выпустили его через
год, – продолжил он. – В мае, как раз за месяц. Ну а
потом было уже не до фамилии. Так вот и остались мы
Вяземскими, – закончил полковник и откинулся на спинку
стула.
Наблюдать сейчас за гэбистом, подумал
он, было сплошным удовольствием. Тот нервно побарабанил пальцами по
столу, потянулся было за листами, но моментально отдернул руку,
словно на их месте внезапно объявился скорпион, суетливо покрутил в
пальцах ручку, бросил ее, полез во внутренний карман, долго там
чего‑то искал. Не обнаружив искомого, Кобзев наклонился и начал
яростно грохотать выдвигаемыми ящиками стола. На четвертом ящике он
издал приглушенно‑радостное «угум», и на свет божий появилась мятая
пачка «Примы». Гэбист лихорадочно вытряхнул из нее сигарету,
прикурил от протянутой Вяземским «зиппы», от волнения даже не
обратив внимания на идеологически враждебный предмет, и глубоко, с
наслаждением, затянулся.