– Что такое? – спросил Поллок.
– По-моему, это самоубийство, – сказал Йона.
– Типичное самоубийство, – съязвил Томми Кофоэд, его смешок прозвучал несколько громковато. – Он взлетел…
– Портфель. Если бы он поставил портфель вертикально, то смог бы дотянуться до петли.
– Но не до потолка, – вмешался Поллок.
– Он мог привязать веревку раньше.
– Мог. И все же, по-моему, ты ошибаешься.
Йона пожал плечами и буркнул:
– Музыка, узел…
– Может, просто посмотрим, что в портфеле? – сосредоточенно спросил Поллок.
– Сначала мне надо проверить, что на портфеле, – сказал Кофоэд.
Все молча смотрели, как коротенький Томми, согнувшись, осторожно подбирается к «дипломату», расстилает на полу черную пленку с тонким слоем желатина, а потом аккуратно прижимает пленку резиновым валиком.
– Достаньте, пожалуйста, пару биопакетов и большую коробку, – попросил он, указывая на свою тканевую сумку.
– Гофрокартон?
– Спасибо! – Кофоэд поймал биопакет, который Поллок бросил ему высокой передачей.
Он взял анализы всего, что было на полу, и позвал Поллока в комнату.
– На торце ты найдешь отпечатки подошв, – предсказал Йона. – Портфель опрокинулся, и тело повисло.
Поллок молча подошел к кожаному портфелю и опустился на колени. Серебристо-седой хвостик лег ему на плечо, когда Поллок потянулся вперед и поставил «дипломат» вертикально. На черной коже отчетливо виднелись светло-серые отпечатки ботиночных подошв.
– Ну, что я говорил? – спросил Йона.
– Да пошел ты, – беззлобно отмахнулся Томми Кофоэд и улыбнулся всем своим усталым лицом.
– Самоубийство, – пробормотал Поллок.
– Во всяком случае – чисто технически, – заметил комиссар.
Они стояли и смотрели на висящее тело.
– Ну и что у нас есть? – спросил Кофоэд, все еще улыбаясь. – Покончил с собой человек, принимающий решения о продаже оружия за границу.
– Для нас – ничего, – вздохнул Поллок.
Томми Кофоэд стащил с себя перчатки, указал на покойника и спросил:
– Так что там с узлами и музыкой?
– Двойной морской. – Йона указал на узел. – Который я увязываю с флотской карьерой Пальмкруны.
– А музыка?
Йона помолчал, задумчиво глядя на него, и спросил:
– А что ты сам думаешь о музыке?
– Не знаю. Какая-то соната для скрипки, – сказал Кофоэд. – Начало девятнадцатого века или…
Он замолчал: в дверь позвонили. Все четверо переглянулись.
Йона двинулся в прихожую, остальные пошли следом за ним, однако замерли в салоне, чтобы их не было видно с лестничной площадки. Йона подошел к двери, поколебался, не посмотреть ли в «глазок», однако не стал. Ощутил поток воздуха из замочной скважины, когда протянул руку и положил ее на дверную ручку. Тяжелая дверь подалась. На лестничной клетке было темно. Временное освещение успело потухнуть, а свет, сочившийся через красно-коричневые окна подъезда, был слабым. Вдруг Йона услышал, как кто-то медленно дышит – совсем рядом. Шумное сопение стоящего за дверью человека. Рука Йоны потянулась к пистолету; он осторожно заглянул за приоткрытую дверь. В луче света, упавшем из квартиры, неподвижно стояла высокая женщина лет шестидесяти. Крупные руки, на щеке – большой пластырь телесного цвета. Седые волосы коротко подстрижены, девичья прическа «паж». Без намека на улыбку женщина взглянула Йоне прямо в глаза.