Он отвернулся и лег на живот рядом с ней, опустив голову на руки. Их локти соприкасались, и она снова слышала его мысли. Он слегка толкнул ее локтем:
– Можно подумать, я там чего-то не видел.
Она медленно отложила книгу в сторону, сдвинула очки на лоб и склонила голову набок, став его зеркальным отражением:
– Пардон?
– Я сказал, можно подумать, мы там чего-то не видели. Мы же видели друг друга голыми.
Она округлила глаза.
– В ту ночь, помнишь? После выпускного? Наша единственная ночь любви?
– Декстер!
– Я просто хочу сказать, что никто уже не удивится размерам…
– Декстер, меня сейчас стошнит.
– Ну, ты понимаешь, о чем я…
– Это было так давно!
– Не так уж давно. Если я сейчас закрою глаза, то живо смогу представить…
– Не надо.
– Да, вот ты… у меня перед глазами.
– Прекрати!
– Ага, вижу тебя как наяву…
– Было темно.
– Не так уж и темно.
– Я была пьяна…
– А, все вы так говорите.
– Все мы? Кто это все мы?
– И не такая уж и пьяная ты была.
– Ну, я была достаточно пьяна, чтобы опуститься до такого. Кроме того, насколько я помню, ничего не было.
– Ну, я бы не сказал, что совсем ничего, если я правильно припоминаю…
– Я была молодой, глупой… и вообще, ничего не помню. Моя память отключилась, как после травмы.
– А моя не отключилась. И если я закрою глаза, то смогу прямо сейчас тебя увидеть – твой силуэт в утреннем свете, твои теплые рейтузы, соблазнительно брошенные поверх покрывала из ИКЕА…
Она больно ударила его книжкой по носу.
– Эй!
– Послушай, я не буду раздеваться, понял? И не было на мне никаких рейтуз, я в жизни рейтузы не носила. – Она снова раскрыла книгу и тихо захихикала себе под нос.
– Что смешного? – спросил он.
– Соблазнительно брошенные рейтузы. – Она рассмеялась и с нежностью на него посмотрела. – Ты иногда так меня смешишь.
– Правда?
– Бывает. Тебе бы на телевидении выступать.
Он довольно улыбнулся и закрыл глаза. Образ Эммы той ночью действительно стоял у него перед глазами: вот она лежит на узкой кровати, голая, не считая юбки; руки подняты над головой, и он с ней целуется. С такими мыслями он и уснул.
К вечеру они вернулись в комнату – уставшие, липкие от пота, с обожженной солнцем кожей – и, войдя, сразу посмотрели на кровать. Обошли ее и вышли на балкон, откуда открывался вид на море, которое подергивалось дымкой по мере того, как голубое небо приобретало сумеречную розовую окраску.