Боже ты мой! Какое падение нравов… «А что ты хотел, братец, новый век уже начинается… в твои времена она бы еще себе и волосы покрасила — половину головы в синий цвет, а вторую — в ядовито-зеленый! И пирсинг бы себе сделала — в уши, в ноздри, в язык и даже в пупок… и хорошо, если бы только этим она и ограничилась!» — это опять он… мой мерзкий внутренний голос.
— Э, э-э… сударыня, не имею чести быть вам представленным… — я мужественно попытался взять себя в руки, но получилось плохо.
— Фи! — обиженно нахмурила бровки сероглазка. — Какой вы скучный! Наверное, вы недавно в свете?
— Да-с, прошу меня простить! Я приезжий. Провинция-с, Азия-с, серость гарнизонная… еще не обвык-с! — скромно шаркнув ножкой, сказал я.
— Ну что вы, мне кажется, вы слишком строги к себе… я давно уж за вами наблюдаю! Уж-ж-же полчаса… Вы стоите у колонны один, как Рыцарь Печального Образа, весь такой задумчивый, недоступный… А! Вы, наверное, тоскуете о вашей возлюбленной? Скажите, кто она?
Перед моим взором пронесся образ моей дорогой Веруни… ИБС, острая сердечная… «Скорая» приехала, подержал врач за руку. И уехал.
— Увы, сударыня, ее уж нет с нами…
— Ах, как я вам сочувствую… и завидую ей!
— Почему же?
— Она любила! И была, верно, любима… я думаю, настоящим мужчиной…
— Откуда вы это знаете?
— Я чувствую. В вас есть нечто… настоящее… Во всяком случае, вы не похожи на этих напыщенных пудренных педерастов из Гвардии или на тупое армейское быдло…
— Польщен вашей оценкой, сударыня… но, быть может, ваше впечатление обманчиво?
Сероглазка язвительно, тонко и совершенно неожиданно умно усмехнулась…
— Вы не поверите, но я после Института перевидала столько разных елдаков — даже у ежика столько иголок не бывает! И уж как-нибудь в мужчинках, смею надеяться, я разбираюсь… Скажу вам прямо. Вы не чета обычному военному петербуржцу… Вы подлинный, настоящий, крепкий. Живой!
Между тем барышня ловко просунула свою тонкую ручку, затянутую в длинную, почти до локотка, белую шелковую перчатку, мне под локоть и своими нежными, розовыми детскими губками прошептала мне прямо в покрасневшее ухо:
— Ну что, поедемте? Тогда прошу вас, уводите меня отсюда скорее, потому что у меня в голове при виде вас только одна мысль… Нет, вру. Целых три мысли: Раздеваться. Раздеваться! Раздеваться!!!