– Не понимаю, почему адмирал держит его при себе, – фыркнула ее тетя, словно речь шла о домашней прислуге. Она очень гордилась своим братом и всегда называла его адмиралом, но ее представления о распределении полномочий между флотскими офицерами были, мягко говоря, неточными.
– Да, Роджер хмурый и необщительный, но это, конечно, не мешает ему быть хорошим моряком, – сказала Олив.
– Моряком! – воскликнула ее тетя, издав одну из своих пронзительных попугайских нот. – По-моему, он не похож на моряка. «Полюбила моряка красотка», как пели в годы моей юности… Только подумать об этом! Моряк должен быть веселым, свободным и бесшабашным. А этот не поет моряцких песен и не танцует хорнпайп[1].
– Вообще-то адмирал тоже нечасто танцует хорнпайп, – заметила девушка.
– Полно, ты понимаешь, что я имею в виду, – парировала пожилая дама. – В нем нет ни бодрости, ни живости – ничего. Даже из этого паренька, секретаря, получился бы лучший моряк.
Трагическое выражение лица Олив преобразилось вместе с ручейком приятного и мелодичного смеха.
– Уверена, мистер Харкер станцует для вас хорнпайп, – сказала она, – и еще заявит, что выучил танец за полчаса по книжному руководству. Он всегда так учится.
Внезапно она перестала смеяться, посмотрела на напряженное лицо своей тетушки.
– Мистер Харкер тоже почему-то не приходит, – добавила она.
– Мне нет дела до мистера Харкера, – ответила тетя, встала и выглянула в окно.
Желтоватый вечерний свет уже давно сменился серым и теперь начал белеть от луны, восходящей над обширным и плоским прибрежным ландшафтом, где взгляд не останавливался ни на чем, кроме рощицы искривленных ветрами деревьев вокруг пруда и длинного, темного силуэта таверны «Зеленый человек», стоявшей на берегу. Повсюду, включая дорогу, не было заметно ни единого живого существа. Никто не видел ни человека в треуголке, раньше прошедшего вдоль берега, ни другую странную фигуру, следовавшую за ним. Никто не видел и секретаря, наблюдавшего эту картину.
Конец ознакомительного фрагмента.