На дороге им встретился странного вида старик, почти в лохмотьях, но в собольей шапке. Он стоял посередине улицы и, притоптывая ногами, пел старческим баском, задрав голову кверху:
А бу-бу-бу-бу-бу.
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу,
Труба точеная,
Позолоченная.
– Скорей, скорей летите, а то немецкие вороны да собаки все поедят и кровушку всю вылакают, – выкрикивал он, махая руками.
Этот старик обращался к летевшим по небу стаям птиц. То были целые тучи воронья.
Это заметил и царь с своими двумя спутниками.
– Куда это летит столько птицы? – дивился государь. – И все на северо-запад.
– Лети, лети, Божья птичка! – продолжал странный старик. – Боженька припас тебе там много, много ествы, человечинки.
– Я догадываюсь, государь, что сие означает, – с тревогой сказал Виниус, – птица сия чуткая… Она учуяла там корм себе… Битва была кровавая, птица проведала о том Божьим промыслом…
Слова Виниуса встревожили царя.
– Ты прав, – задумчиво проговорил он, – птица чует… Бой был, в том нет сумления… А был бой, и трупы есть… Но чьих больше?
– Будем надеяться, – нерешительно сказал Виниус, – Божиею милостью и твоим государевым счастьем…
– Но почему вестей доселе нет? Ни единого гонца!
Уже издали доносился голос странного старика:
А бу-бу-бу-бу-бу,
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу…
– Киш-киш, вороны! Киш-киш, черные!
Около стен ближнего монастыря копошились, словно муравьи, какие-то черные люди. То были монахи и монастырские служки. Они укрепляли обветшалые стены. За работами наблюдал сам престарелый игумен.
Старый инок нет-нет да и поглядывал на небо, качая головой в клобуке.
Увидев царя, он издали осенил его крестным знамением.
– Дело государское блюдешь, отче? – спросил царь, подходя.
– Блюду, с Божьей помощью, великий государь, – отвечал старец и взглянул на небо.
Птица продолжала лететь на северо-запад, перекликаясь гортанным карканьем.
– Удивляет тебя птица? – спросил Петр.
– Смущает, государь… Враны сии смущают… К кровопролитью сие знамение.
– Сколько у тебя колоколов в монастыре? – спросил Петр.
– Колоколов, государь, нечего Бога гневить, достаточно.
– Так я велю перелить их в пушки, – сказал царь.
Старый инок, казалось, не понял государя. Виниус не успел еще сообщить ему волю царя относительно церковных колоколов.
– Все колокола велю перелить в пушки, – повторил государь, – понеже приспе час, когда пушки стали для святых церквей надобнее колоколов.