Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки - страница 13

Эпическое повествование о взлете и падении Венского кружка охватывает меньше полувека. Какой-нибудь официант из кофейни мог бы, так сказать, пронаблюдать его с начала до конца из первого ряда. Юным мальчиком на побегушках он подавал бы Einspänner mit Schlag[9] корпулентному надворному советнику Эрнсту Маху, любимцу имперской Вены, кружащей в вечном вальсе, а уже пожилым согбенным метрдотелем сокрушался бы вместе с мрачным Витгенштейном, что этот послевоенный эрзац-кофе просто невозможно пить.

Будь я Джимом Джармушем, я бы рассказал историю официанта в виде череды кратких эпизодов, объединенных в фильм под названием “Кофе и сигары”. Но я, увы, не художник, а лишь пожилой согбенный профессор, выросший в тени кружка. Поэтому я просто постараюсь рассказать вам, как все было, с самого начала.

Вена, 1895–1906. Знаменитый физик Эрнст Мах получает должность философа. Мах готовится встретить философию на полдороге. Анализирует ударные волны, историю науки, головокружения и другие ощущения. Отрицает “вещь-в-себе”. Отрицает атомы. Отрицает эго и абсолютное пространство. Нападает на метафизику. Как ни любила его Вена, кружащая в вечном вальсе, после апоплексического удара Мах уходит со сцены, его место занимает физик Больцман. Больцман утверждает, что без атомов не обойтись, утверждает, что беспорядок нарастает, утверждает, что он сам себе преемник. Уподобляет метафизику мигрени, страдает от обеих. Вешается. “Этого следовало ожидать”, – пишет Мах.

В 1895 году университетское руководство, в прочих отношениях ничем не примечательное, сделало смелый шаг – назначило преподавателем философии физика. Университет находился в Вене. А физика звали Эрнст Мах.

На протяжении девятнадцатого века между этими дисциплинами выросли неприступные стены, и академические иерархии становились все строже и строже. Если пожилой ученый вдруг начинал интересоваться философией – что ж, его личное дело, но вверять ему преподавание философии, если он не изучал ни Канта, ни схоластику – это было нечто из ряда вон выходящее.

Поначалу все пошло прекрасно: должность университетского профессора в Вене оказалась Маху как раз по мерке. Но прошло всего несколько лет, и ему пришлось внезапно уйти, когда его парализовал внезапный инсульт. Тогда его курсы передали другому физику – прославленному Людвигу Больцману. Однако и это продлилось всего несколько лет, поскольку Больцман покончил с собой – повесился. Складывалось впечатление, что прекрасная новая традиция приглашать физиков учить философов заглохла в зародыше. Тем не менее именно из этой новаторской традиции и вырос два десятилетия спустя Венский кружок. Два всемирно известных физика привили свою страсть к философии целому поколению студентов.