– Я запомню.
Обменявшись взглядами, она отталкивает от себя руку и отходит.
– Раз вы закончили … – Ольга сверкает в Михаила глазами, но тот не поведя бровью, собрался всё-таки, продолжает, – я продолжу нач…
Не договорив до конца он вместе с Ольгой направляют свой взор на выход из палатки, миг и я тоже ощущаю странное мановение. Тьма холод вперемешку с яростью и смерть.
Нежить здесь.
Прежде чем мне удаётся что-либо сделать, Михаил прижимает к земле:
– Лежи, пока я не закончу, – говорит он строго и без жара – Ольга…
– Сейчас. – Только и устремившись к выходу, откуда уже доносятся звуки боя.
Не успевает Ольга выйти из палатки, а Михаил посылает по своей руке живительные потоки силы, в моё тело, заставляя бесчисленные раны закрыться и покрыться багровыми рубцами.
– Повезло, что яда нет, иначе было бы тяжелее. – Говорит Михаил, вытирая кровь из носа.
Я было собрался осведомится что с ним но ткань палатки разрывают и внутрь врываются трое упырей. Один мертвенно бледный и двое по краше, если такое можно сказать об упырях.
– Зде-е-есь! – Выкрикивают трое и накидываются на нас.
Двое на Михаила и один на меня. Один из тех, кто: «не такие бледные». Первым делом он хватает меня за горло, а вторым бьёт вбок выше печени, ломая рёбра и лишая возможности дышать на несколько мгновений. И всё же он замешкал и не заметил, когда наносил мне удар и ломал кости, я нацелился ему в колено и что есть сил ударил ногой. Однако из-за боли удар оказывается куда слабее и вместо разрыва связок или хотя бы вывиха он просто падает на меня. Не мешкая или точнее сказать, опережая то мгновение что отделяет его грудь от моей, не думая даже, вовсе не понимая, что делаю, вгрызаюсь ему в глотку.
Слышу хруст гортани – следующее за ним хлюпанье, то ли крик злобы, то ли вопль о помощи. Чувствую холодную вязкую жидкость наполненную силой и ядом. И снова действия опережают мысли. Руки словно сами обхватывают мертвеца мёртвой хваткой, а пустоту во рту уже наполняет новая волна крови.
КРОВЬ, СИЛА, КРОВЬ, СИЛА, ЖАЖДА.
Жалкий комок силы, ворочающийся в моих объятьях предпринимая тщетные попытки вырваться, становиться всё меньше. Тот огонек, что по каким-то неведомым причинном хранился у этого создания неизбежно гаснет. Холод и тьма, та самая тьма, что дана каждому и в каждом проявляется по своему, становятся моими. Становятся моим холодом, моей тьмой. Ещё глоток и то, что когда-то занимало это тело, покидает пустую скорлупу.