Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
И каждая строка – соловей, льющий свои песни, не ждавший ни похвалы, ни рукоплесканий, чтобы творить благодеяния, воспевать историю России, ее простое и гордое величие, безнадежную влюбленность в ее непосредственных и добрых людей – и не из прихоти и каприза, а добровольно, ибо было в древности подмечено: «Чтобы взойти солнцу, нет нужды ни в молитвах, ни в заклинаниях, нет, оно вдруг начинает посылать свои лучи на радость всем». :
Поместья мирного незримый покровитель, Тебя молю, мой добрый домовой, Храни селенье, лес и дикий садик мойИ скромную семьи моей обитель!…Счастливый домик охрани! Ходи вокруг его заботливым дозором, Люби мой малый сад и берег сонных вод, И сей укромный огородС калиткой ветхою, с обрушенным забором! Люби зеленый скат холмов, Луга, измятые моей бродящей ленью, Прохладу лип и кленов шумный кров – Они знакомы вдохновенью.
И запретить ему петь смогла только ночь… А мир восславил и обессмертил и Его судьбу, и Его стих, ведь в ладу с этим миром Он жил:
Помни о мире- со временем проверишь,
Что этим миром сам себя ты хранишь.
– О. Хайям
В калейдоскопе жизни Пушкин сумел выбрать свой неповторимый ракурс: силу творения и силу духа, неприятия лжи и лицемерия. Просто пленил нас своими персонажами, заставил склониться перед их радостью и болью, доблестью и порывом.
Он знал, как практиковать добродетель и знал, как ее описать:
Любите самого себя,
Достопочтенный мой читатель!
Предмет достойный: ничего
Любезней, верно, нет его.
Он – подлинная и вечная принадлежность русской культуры. Он сознавал себя ее составляющей, слагаемым. И был убежден… он верил, что язык есть вещь более древняя и более значимое, чем государство и политика. И что стих его, проза его служат людям – и не только «тогда», но и будущим поколениям.
Ясно ощущаемая патетика поэзии, выражение духовности как глубоко внутреннего состояния делают ее воплощением национального русского мирочувствования. Жемчужная пушкинская рулада благодаря своей внутренней значительности, духовному наполнению и нравственному содержанию воспринимается как монументальное творение: «Есть два вида знания: одно – словами выражаемое, другое – точное, понимаемое духом, но не вложенное в слова. Даже нельзя пояснить словами, как это понимание происходит, но оно поистине прекрасно»