Уже в душевой, когда я помогаю Ираиде вымыть девочку, Белуга говорит без слез: то ли и вправду успокоилась, а то ли смирилась на время, пока не понять.
– Не хочу ученым. Я буду сказки писать. Хорошие и добрые. Про маму… Не уходите, Светлана Анатольевна, пожалуйста! – просит, цепко поймав пальцами мое запястье. – Я вас вспоминала, честное слово!
Разговор получается не из легких. Мир глазами ребенка видится совсем другим, и обида, как снежный ком, придавивший грудь, не дает девочке дышать. Приходится осторожно и долго нащупывать проталины, обходить острые углы, возвращаться и говорить. Разгребать этот снег руками, чтобы Белуге досталось хоть немного человеческого внимания и тепла.
Она оттаивает. Не скоро, но снова шмыгает носом, уплетая борщ. Рассказывает о старшем брате, который скоро вернется из армии и ее заберет. О доме, который у них когда-нибудь обязательно будет – большой и настоящий. И о матери, которая все равно ее любит.
– Просто у нее судьба тяжелая, вот и пьет. А еще сожитель гад. Если бы не он, мамка бы нас всех к себе забрала. Верите?
Не верю, а потому молчу. Конечно, когда у тебя четверо детей, и всех воспитывает государство, самое время втемяшить в голову ребенку, которого ты бросила, жалость к себе. Окунуть в эту жалость с головой, до хриплой немоты, пока еще в детских глазах не родилась ненависть, а затем и равнодушие.
Убила бы!
Уже после разговора, когда волосы расчесаны, а девочка сидит в койке с книжкой в ожидании визита врача, я выхожу из комнаты изолятора, и Ираида зовет меня на чай. Угощает печеньем.
– Ну что, садись, Свет. Выдохнем, что ли. Ну и денек! Сначала Карасев с Чебановым подрались до крови. Хорошо, что наш Никита Валерьевич поблизости оказался – вовремя разнял. Теперь вот Наташка шума наделала – беспутная душа. А ведь самое страшное, что не врет. Оклемается и, как пить дать, снова сбежит к мамке!
День сегодня действительно выдался не из легких. Я опускаюсь на стул, беру чашку в руки и грею о ее края ладони, которые оказываются озябшими, словно и правда побывали в снегу, пусть на улице уверенно дышит весна.
– Да простят меня люди и Бог, но лучше бы эту пьянь посадили! – выдает в сердцах Ираида без сожаления. – Хоть бы дочке дала вырасти! Если она в беду попадет, разве с той курвы спросишь?
Чай горячий, а печенье простое и вкусное. Я с удовольствием потягиваю напиток, глядя в окно. На детской площадке гуляют дети постарше – лет десяти-двенадцати. Занятия в классах закончились, и сейчас у детей свободное время. Наверняка Андрюшка уже проснулся и после полдника играет в игровой комнате. И ждет. В этом доме-интернате, где я работаю психологом вот уже год, дети помнят обещания, а я обещала мальчишке прийти.