Мы спустились к окну на лестничной площадке. Оно было открыто, и, несмотря на то что здесь уже несколько раз курили, воздух в подъезде все же был довольно свежим. Глеб присел на подоконник.
– Значит, телохранитель, – задумчиво произнес Глеб. – И как же тебя туда занесло?
– А тебя как занесло в детские психологи? – вопросом на вопрос ответила я.
Глеб почесал мочку уха.
– Случайно, знаешь, – ответил он. – Хотел сначала пойти на историка, а потом вдруг понял, что это не мое. Захотелось чего-то более современного. Теплого и человеческого. Вот психология подошла по всем параметрам.
– И как оно?
– Отец мной гордится, – признался Глеб, – но я ведь в профессии не остался. Консультирую иногда, но это для души. Так-то я в редакции одной славной московской газетки сижу. Правлю тексты, которые наспех сочиняют амбициозные сотрудники. Порой случаются настоящие авралы. Это когда материал нужно выпустить в самое ближайшее время, а должным образом подготовить его некому. Тогда я начинаю выискивать «горячие» материалы и отправляю их в редакторский отдел. Сортировка, иным словом. Выживаю, как могу.
– Кого же ты консультируешь как психолог в свободное от работы время?
Я перегнулась через подоконник, выглянула на улицу.
– У детей весьма занятная жизнь, в которой полно своих тайн, демонов и сомнений, – сказал Глеб. – Это борьба, из которой не каждый выходит победителем. У меня есть знакомые, которые не могут найти общий язык с собственным ребенком. Я им в этом помогаю. Результат, правда, от многих факторов зависит, не только от моих усилий. Приведу в пример традиционный случай: девочка двенадцати лет, несколько попыток суицида. Долго я с ней работал… Не шла на контакт, разговаривать со мной не хотела. А потом оттаяла. Оказалось, что ее прессовали везде, где только можно. В школе, дома. Представь, что у тебя нет места, где ты могла бы остаться одна, – везде кто-то тобой недоволен, учит жизни, тычет носом в ошибки. Сплошные «нельзя», «плохо» и «не можешь». Это же ад. А родители не понимали, что с ней. Вроде бы у дочки есть все, почему же она тогда хочет уйти из жизни. Но на деле весь мир ополчился против ребенка. В один момент она решила, что с нее хватит. За пару сеансов с ней я понял, что к чему. А с ее родителями я разговаривал намного дольше. Взрослые искренне не понимали, в чем проблема. Сейчас там все в порядке, насколько я знаю. Я успел, скажем так, предотвратить самое ужасное и необратимое.