Пока учительница рассказывала о бесконечных чудесах, посещавших наших предков в далеком прошлом, головы учеников уже были заняты другим. Мы уносились мыслями вдаль и мечтали с тоской о пончиках и оладьях, которые мама посыплет сахаром, и о волчках, которые будут крутиться быстрее и дольше, чем у товарищей.
На Пурим мы переоденемся в красочные костюмы, и для наших постоянно навостренных ушей наступит облегчение и избавление, потому что добрый злодей Аман предоставил детям свои уши.
Жаль, что нас больше не таскают за уши. Могли бы бесплатно подтянуть кожу, и мы остались бы молодыми навеки и с радостью отказались бы от услуг пластических хирургов.
Мы катаемся без билета на облачке по небу, смотрим вниз и видим людей – крохотных, как муравьи, которые суетятся, делая покупки и готовясь к празднику, и наша милая учительница замечает, что мы спим наяву, а она разговаривает сама с собой и со стенами.
Молниеносно она вытаскивает розгу и, всыпав каждому, кто находится в радиусе досягаемости, возвращает в класс стадо, блуждающее по далеким полям. И прямо перед каникулами отправляет нас домой с кипой рабочих тетрадей, чтобы напомнить, что праздники когда-нибудь заканчиваются, школа существует и после каникул и вместе с ней ждет нас, готовая к занятиям. А волшебство существует только в Танахе и в сказках о феях.
Меня часто спрашивают: как это возможно, что в школе нас били? Положа руку на сердце, били везде: и в школе «Йешурун», и во всех религиозных школах тех дней – и учителя, и маленький нервный завуч Бен Шахар. Директор Эфраим Фоссет руки на нас не поднимал, но с его ведома поднимали другие. Как и директора других школ, в которых я учился. Можно было получить даже от преподавателя другого класса, которому ты просто не приглянулся.
Били разными способами: длинной деревянной линейкой, палкой из бука, удары которой были особенно сильными и болезненными. В приступе гнева, по чему придется. Тягали за уши, пока ты не вытягивался на носочках в струнку и, казалось, уши вот-вот оторвутся. Заламывали пальцы так, что еще немного, и сломаются. А ты стоишь, извиваешься от боли и приплясываешь, как испанская танцовщица.
По требованию воспитателя и по его настроению, нам приходилось стоять с вытянутой рукой и открытой ладонью, по которой гуляла линейка. Или с вытянутой рукой и сжатыми пальцами, что, кстати, было еще больнее. И это еще ничего.