Ему долго удавалось оставаться в полной безвестности. В сущности до самой смерти. А это была нелёгкая задача. Ведь не так просто быть замечательным художником и всю свою жизнь любить одну и ту же женщину. Не напиваться на вернисажах более успешных в финансовом и медийном смысле друзей. Не скандалить. Кому нужен такой обыкновенный обыватель! Серятина, а не жизнь. Но вот его громкая смерть могла бы поправить дело. Но и тут он ухитрился умереть ночью во сне, да ещё в своей постели! И вот тут словно бы очнулись его дети. Они стали разбирать завалы в мастерской и обнаружили, что их отец способен заполнить своими абстрактными полотнами ужасающей величины самые невероятные помещения новых арт пространств. Тут уж повезло, что младшая дочь художника училась в школе с будущей женой стареющего фронтмена из списка Форбс. Подружка убедила мужа вложиться в раскрутку неудачливого живописца. Успех был ошеломительним. Особенно, когда пожар уничтожил почти все работы, выставленные на старой конфетной фабрике, перестроенной под модную галерею. Доставшиеся две работы были проданы за баснословные деньги на западном аукционе. И это наконец-то прославило его. И как всегда, посмертно.
Как-то он не сразу сообразил, что дети – это совершенно отдельные существа, а не обязательные твои копии, как в физическом, биологическом, так и в ментальном плане. Он злился на своих двойняшек, что они поздно научились ходить и говорить, что они белесые и безбровые, бледнокожие субтильные блондины, а не яркие брюнеты, как их мать, и даже не шатены, как он сам. И этот астигматизм, легкое косоглазие, столь очевидное на всех семейных фото, которые так любит делать тесть, известный кинооператор, до безумия любящий своих поздних внучат от единственной дочери. Ну вот… И теперь они выросли. Стали знаменитыми киношниками. Создавали свои киношедевры вместе. Братья Гримм и Траугот им в пример. "Мы вместе мыслим. И вместе чувствуем", – сказали отцу. А вот он сам как-то стремительно постарел и стерся, как карандашный рисунок. И оказалось, что они тоже всю свою жизнь были не вполне довольны тем, кто достался им в отцы. Твои дети – это не ты.
У Бога на них другие планы…
"Расскажите ему про любовь! Он ничего о ней не знает!" Мама мальчика едва сдерживала слёзы. "Доктор, он нас слышит? Вот он пальчиком пошевелил. Вот веки у него дрогнули. Сейчас девочка придёт, которая, как мне кажется, нравилась ему. Они вместе в эту секцию ходили. Скалолазание это. По нашим Красноярским столбам. Они же гладкие, скользкие. Это для взрослых. А он пошёл туда один. Да ещё в дождь. Он никогда меня не слушал. Никогда. Когда родился, грудь не взял. Оттолкнул. И посмотрел на меня чужими глазами, как не родной. Отец… ах, да, отец. С ним у него всё по другому. Подражал ему во всём, слушался, как солдат командира. Да, отец потомственный военный. Да, голос у него, как гром небесный. Сын должен его услышать. Вот, смотрите, звонок по Скайпу. Это он! Павел! Павел! Ты где? Прилетай. Петенька в коме. Но он ждёт тебя, я знаю. Хорошо, хорошо. Сейчас включу твой голос на полную громкость. Это и мёртвого поднимет. Ой, что я несу… Он живой, живой! Петенька! Петя! Поговори с папой! Он расскажет тебе зачем нужно жить. Чтобы любить, Петя. Чтобы любить. Говори же, говори, Павел. Как это – нету связи. А ты где? Опять на полигоне? Опять испытания? А что у вас там за грохот? Доктор! Все отключилось! Как теперь быть? Я не могу сказать сыну, что от отца давно одна пыль осталась, что их всех испепелило тогда на тех секретных испытаниях. И что я давно прокручиваю ему старые записи из их разговоров по Скайпу и Вотсапу Доктор! Он должен жить. Где эта девочка? Она, мне сказали, была с ним тогда, стояла внизу на страховке. Только она и знает, что случилось. Ах, вот она. Скажи, скажи ему, Соня, что ты его любишь. Расскажи ему, что такое любовь. Он услышит тебя, он услышит! Он будет жить, Соня. Он будет жить…"