Прямая речь. Избранные стихи - страница 15

Шрифт
Интервал


закон неимоверных отражений
лишь выдох ветра миру разрешён
и этот до конца бессмертный гений
закон стоячих луж сухих глазниц
не открывающих закона взгляда
закон высоких птиц последних птиц
которым ничего от нас не надо
закон предательства и торжества
закон скамьи и осени над нею
незыблемый законом
закон всего того чем я владею

Песенка белогвардейца

Ах, Николетта, – старый сон, —
слепой, ненастоящий!
Я помню менуэта звон
в дыму свечей чадящих.
Ах, Николетта, – старый мир, —
как кружево прозрачен.
Я – чудом выживший сатир
и как сатир дурачлив.
Я только вежливый Силен
у сломанной берёзы,
я помню пот твоих колен
сквозь запах туберозы!
Ах, Николетта, сколько лет
от юности до смерти!
Давно изношен менуэт
и кружева, поверьте!
Уже давно на «вы» с судьбой,
я в хрусталях размножен,
желаний, умерших с тобой,
не выхватить из ножен.
Без кружев, шпор и эполет
не стало в жизни перца!
Ах, Николетта… сколько лет
от юности до сердца.

«Мы не знаем России…»

Мы не знаем России,
мы чуем Россию —
голубые проклятия дальних небес,
и прозрачное слово, и подошвы босые,
и ореховый тёс,
и осиновый крест.

«Мне не пишет отчаянье писем…»

Мне не пишет отчаянье писем,
и тоска не глядит из угла.
Я от жизни вполне независим,
а все мысли о смерти – зола.
И плыву я в чистейшем эфире,
отворив мирозданью уста, —
веки сомкнуты, пальцы на лире,
помрачительна и пуста
мне навстречу вселенная дышит,
женской грудью прельщая полёт,
но певец не глядит и не слышит,
в тёмном сердце поэзии лёд.

Серпентарий

Струйка дыма поднимает голову,
как кобра из хрустального короба.
Зрачки ужалены.

Круг

Мне снится, что снится ей…
Ей снится… ей что-то снится!
Свой путь совершает ресница,
слетев из-под пальмы бровей.
И снится реснице сон
о крепко смеженных веках,
о тайне, что спит в человеках,
без сроков и похорон.

Сон

…воображаемого счастья
полураскрытая постель
              гудящий шмель
                            и хмель твоих колен
плен нереальности
                            и музыка запястья…

Навсегда

Кто может знать, что с нами будет
перед разлукой навсегда?
С ресниц упавшая вода
нас обожжёт или остудит?
Какой печальный оборот,
какое тонкое дрожанье, —
всё это долгое молчанье,
в улыбке онемевший рот,
и оторвавшийся перрон,
и полетевший под колеса
«Напишешь…?» – твоего вопроса
обрывок. Под вагон, вдогон.
Ещё не скоро, не теперь
пятно чернильное проступит,