Мирон с интересом посмотрел на жену и прошёл в комнату, Пелагея пошла за ним.
Подошёл Мирон к постели да так и застыл с открытым ртом. Глаза выпучил, ртом словно рыба воздух глотает, слово вымолвить не может.
– Говорила я тебе, что дорогой подарочек мой, – произнесла девушка и прижалась к мужу.
Мирон как от огня от неё отстранился, смотрит, взгляд как у безумца.
– Ты что это думала? – зашептал он. – Как такое возможно, чтоб дитя мёртвое воротилось?
– Окстись, Мирон! – возмутилась Пелагея. – Как язык поворачивается говорить такое! Не мёртвый он, что ни на есть живой! Подойди, да ручонки мягкие потрогай, головушку шёлковую погладь.
Стоит Мирон, как вести себя, не знает. Сам Ванятку своего хоронил, видел, как гробик закрывали, а он вот лежит, глазками смотрит внимательно.
– Как же так, Пелагеюшка? Не должно так быть, – говорит, а сам руку к малышу протягивает.
Кожица мягонькая, чуть холодная на ощупь; присел Мирон рядом, взгляд отвести не может.
– Ты обожди, Мирошенька, – запела Пелагея, – просто свыкнуться надо, что Ванятка наш снова с нами.
– Не могу поверить, – проговорил Мирон, беря младенца на руки.
– А ты поверь, поверь, родименький, только не говори пока никому, дай мне самой счастьицу нарадоваться.
Положил мужчина ребёнка, пообещал жене, что не скажет никому. А у самого словно ум за разум зашёл, за дела да за добычу привезённую взялся, а сам как в тумане ходит.
Как в дом войдёт, так всё на мальца косится. Сидит тот на полу в комнате и вроде ручками-ножками шевелит, а лицо и взгляд непроницаемые, нет совсем в них искорки детской.
Неуютно себя Мирон чувствовал рядом с ним. Попытался он было с женой поговорить, что, мол, лекаря бы позвать или батюшку с храма, это ж какое дело свершилось. Ведомо ли такое, чтоб с того света возвращались.
Пелагея, как речи такие услышала, аж посинела вся со зла. На крик изошла, что не любы они с Ваняткой Мирону стали. А потом рёвом ревела, да так жалобно, что мужик и притих.
Через пару дней стал Мирон замечать, что как дома побудет, без сил совсем делается.
С поля придёт и то не такой уставший, а как в дом войдёт, так подняться сил нет. На жену посматривает, а молчит. Да и Пелагея сама будто подурнела: синяки под глазами, бледная.
Не выдержал Мирон как-то да и задал вопрос.
– А не чудно ль тебе, Пелагеюшка, что Ванятка наш, как немтырь? Ты вспомни его прежнего.