– Кого всех? – спросил озадаченный Никита.
– Их! – девушка брезгливо кивнула в сторону дома своего отчима, видимо, имея в виду и спившегося инженера с милиционером, и Эдика со всей его компанией. – Никита, зачем тебе все это? Ты талантливый, сильный, красивый! Разве ты не хочешь жить в цивилизованной стране? И не потом когда-нибудь, а прямо сейчас. Там тебя оценят, а что с тобой будет здесь?
Никита чувствовал, что в нем растет протест, как бывало, когда кто-то пытался столкнуть в нем голос разума и душевные привязанности. Этот разговор был неприятен Никите, при этом он понимал, что Глорию ни в чем переубедить не сможет.
– Ладно, забудем, – буркнул он, и в этот момент заметил небольшое пятнышко крови на внутренней стороне бедра ее джинсов.
– Подожди, ты случайно не ранена? – с беспокойством спросил он.
– Кажется, нет.
– У тебя кровь на ноге.
Только здесь Глория обратила на это внимание.
– В самом деле. Ой, Никита. Кажется, это они! – она с воодушевлением посмотрела на молодого человека.
– Кто они? Едем в больницу!
– Нет, подожди. Это они – месячные!
– Ты уверена?
– Конечно. А что же еще. Это начало.
Да это было начало, только начала чего? Вечером Глория позвонила ему и сообщила, что «они» пошли так, что она еле успевает менять прокладки. Он ощутил в ее голосе легкое отчуждение, как если бы он был в чем-то виноват.
С плеч Самолетова как гора свалилась, но одновременно он почувствовал легкую грусть и опустошение, будто он что-то упустил в жизни и уже ничто не сможет возместить эту потерю.
Это было их последнее свидание в Москве. В разгар зимы она приехала к нему, чтобы сообщить что-то важное.
– Ну здравствуй, Вороненок. Как давно я не держал тебя в объятиях, – обрадовано произнес Никита Самолетов, закрывая дверь своей комнаты за худенькой девушкой в белой шубке с распущенными мелко вьющимися темными волосами.
– Ты мне раздеться наконец дашь? – поинтересовалась она, когда он обнял ее сзади и зарылся лицом в ее волосы, чуть выше мехового воротника, пытаясь губами нащупать ее нежное маленькое ушко.
– Даже помогу. Давай шубку. Проходи и садись. Налить шампанского?
– Налей. А себе?
– Нет. Шампанское у меня вызывает слабость. Еще Шекспир предупреждал парней: «Вино усиливает желание и ослабляет возможности его удовлетворения». Другое дело – коньяк. Впрочем, об этом у нас будет время поговорить – впереди у нас восхитительный вечер.