Малыш весь взмок. Он поцеловал влажный затылок и аккуратно отвёл его руки, присел рядом так, что они стали почти одного роста.
– Ну же, не капризничай, дорогой, это нужно сделать, о-бя-за-тель-но!
– Только вкусного? – спросил малыш, так, словно не услышал его «о-бя-за-тель-но».
– Разного. Можно будет выбрать.
– А что ещё там можно выбирать?
– Можно выбирать, где играть, с кем играть, во что играть. Можно играть в чужие игры и придумывать свои. Там очень интересно!
– А ты там был, когда был маленький?
– Тогда игровые были совсем другие. Крошечные местечки, в которых почти нельзя было выбирать.
– Но ты все равно пошёл туда?
– Да. Нас просто приводили и оставляли там, где за нами могли хоть как-то присмотреть. Не церемонились.
– А мы сейчас церемонимся?
– Да, родной, сейчас мы с тобой именно этим и заняты – мы церемонимся.
– Давай перестанем?
– Давай!
– Я пойду?
Малыш что-то увидел на игровой площадке, отчего искорки заиграли в его глазах, уцепился за что-то вдали, о чём не хотел говорить, это была его самая первая тайна.
Вот такие они, малыши. Только что держался за колени мёртвой хваткой, так что еле достало сил разжать крохотные пальчики, и вот уже готов бежать не оглядываясь.
– Ты выбрал, с какой женщиной будешь?
– Да. С той, какую ты показал, с волосами и без других малышей, – ткнул пальцем малыш без раздумий, словно это не было важно. – Только ты постарайся быстро-быстро.
Он отрицательно покачал головой в ответ. Он ответил честно. Малыш сделал вид, что расстроился, но он еще слишком мало знал, чтобы хорошо притворяться. Зов его маленькой тайны, которая скрывалась где-то в игровой, стал нестерпимым, страх неизвестного и добрых чужих померк, и он уже облизывал губы в предвкушении.
– Поцелуешь?
Они коротко обнялись напоследок, и малыш побежал.
– Только не забудь про меня там, а то заиграешься ещё…
Но малыш был уже далеко и вряд ли слышал его слова.
* * *
– Поздравляю нас, дорогуша. Наконец-то разродились! Мальчик. Крупненький, четыре триста и пятьдесят пять сантиметров. Богатырь! – радовалась акушерка, лихо подняв малыша одной рукой высоко над столом. Он неумытый ещё, запищал, словно маленький котёнок. Ему было больно. Раньше он не знал вкус боли, сила её удивила, и он кричал как мог: «Я передумал! Забери меня, забери, я не хочу таких вкусов!» Если бы он только мог видеть, то нашел бы глазами эту дверь и бежал за ним, но перед глазами плыли только мутные пятна.