Когда я работал сторожем на кладбище, мне было наказано выгонять таких личностей вон, но я часто пренебрегал этим указом, прибегая к нему, только когда ребята сильно шумели.
– Ребят, послушайте, я, как сторож, не должен допускать на кладбище собраний, и тем более, распития алкоголя. Но я не согласен с этими правилами, и не буду звонить в полицию, если вы будете прилично себя вести.
– Блин, ну ты вообще мужик, пацан, – обычно благодарил какой-нибудь бедолага в косухе и хлопал меня по плечу.
– Давайте, ребят, – отходил я, – но если на вас кто-то пожалуется, мне попадёт, и я перестану вас сюда пускать.
– От души, мужик, – и они поднимали за меня бутылки.
Они поднимали бутылки за Виктора Цоя. Все они приходили на его могилу. Громко или тихо пели его песни под гитару и выпивали. Они получали от своих посиделок удовольствие, и я не вправе был их осуждать. В студенческие годы я подрабатывал сторожем на Богословском кладбище и сегодня, спустя несколько лет, пришёл сюда вновь уже в роли посетителя.
Сегодня, вечером вторника, я встретил на кладбище всего пару человек. Как и раньше, они ухаживали за могилками, унося с собой пакеты с прошлогодней травой и налетевшим мусором. Одни и те же лица, пронесённые сквозь годы, когда-то точно также безмолвно застынут на бетонных плитах рядом с родственниками, и уже их дети и дети их детей будут приходить, чтобы навести порядок за оградкой. Они молча выполнят свою работу, перекрестятся и уйдут. Нашим людям сложно показывать свою любовь словами.
После работы я отправился почему-то сюда, без особого повода, без цели, без смысла. Возможно, мне было интересно, как тут всё изменилось, возможно, я не очень-то стремился приходить домой.
Почему я не хотел домой? – этот вопрос первым повис в моей голове.
Я прошёлся по одной дорожке до конца, затем по другой, обогнул памятник безымянным солдатам в центре, без всякого интереса взглянул на свою старую сторожку, и подошёл к памятнику Цоя. Большая мраморная плита, скамейки с костром между ними напротив, цветы, фотографии, и просьба родственников не вставать на могилу ногами. Я взглянул на горизонтальную плиту – она была вся истоптана – и включил на телефоне песни группы Кино. Постоял, погрустил, присел ненадолго на скамейку.
– Для скольких людей он был кумиром, сколько музыкантов выросло из его песен? – подумал я, прежде чем встать и пойти дальше. Я не особо любил Цоя. Я знал его главные песни, любил их, но никогда не фанател от него. Мне нравилась немного другая музыка.