– Эй, Хорвиц, – говорю. – Вы когда-нибудь проезжали мимо пруда в Центральном парке? Возле Южной Сентрал-парк?
– Возле чего?
– Пруда. Ну там такое озеро маленькое есть. Где утки. Понимаете?
– Ну, и чего?
– Знаете уток, они по нему еще плавают? Весной и всяко-разно? Случайно не в курсе, куда они зимой деваются?
– Кто куда девается?
– Утки! Не в курсе – ну, случайно? В смысле, может, кто на грузовике приезжает или как-то и увозит их, или они сами улетают – на юг или еще куда?
Этот Хорвиц разворачивается ко мне целиком и смотрит. Очень такой нетерпеливый типус. Хоть и уматный.
– Откуда я, нахер, знаю? – говорит. – Откуда я, нахер, знаю такую дурь?
– Ну вы только не злитесь, – отвечаю. Он из-за этого как-то разозлился или как-то.
– А кто злится? Никто не злится.
Я перестал с ним беседовать, раз он такой, нафиг, дерганый. Только он сам опять завелся. Весь целиком такой разворачивается ко мне и говорит:
– Вот рыба – она никуда не девается. Сидит там, где и сидела, рыба. Прямо в своем, нафиг, озере.
– Рыба – это другое. С рыбой по-другому все. А я про уток говорю.
– А что в ней другое? Ничего не другое, – отвечает Хорвиц. Что бы он ни говорил, звучало так, будто он на что-то злится. – Рыбе круче приходится, зима и все такое, чем уткам, я тя умоляю. Ты башкой своей подумай, я тя умоляю.
Я целую минуту ему не отвечал. Потом говорю:
– Ладно. А что они делают – рыбы и всяко-разно, когда все это озеро – сплошь лед, сверху люди на коньках катаются и всяко-разно?
Этот Хорвиц опять ко мне разворачивается.
– Ты это, нахер, чего мелешь, – что делают? – орет он на меня. – Там и сидят, я тя умоляю.
– Но они ж не могут на лед внимания не обращать. Не могут, а?
– А кто на него внимания не обращает? Все на него внимание обращают! – говорит Хорвиц. Так разгорячился, нафиг, и всяко-разно, что я перепугался, не загонит ли он мотор свой в столб или как-то. – Они живут прямо в этом хре́новом льду. Это их природа, я тя умоляю. Они замерзают прямо в одной позе на всю зиму.
– Да? А что они тогда едят? В смысле, если они напрочь замерзают, они ж не могут плавать и жратву искать, и всяко-разно.
– Их тела, я тя умоляю, – да что с тобой такое, а? Их тела питание и все такое высасывают через, нафиг, морскую траву и прочую срань, которая во льду. У них все время поры открыты.