Я представился.
– Очень хорошо! – сказал вкрадчиво Дмитрий Иванович Хвостов. – Но помните: никаких разговоров о войне! Он очень слаб. – Дружелюбное лицо состроило скорбную гримасу. В уголке глаз блеснули слезинки.
– Не буду, – пообещал я.
В покоях стоял едкий запах лекарств. Окна были наполовину задёрнуты тяжёлыми портьерами, так что дневной свет едва проникал в помещение. В лучах игриво кружились пылинки. У противоположной стены от окон стояла большая кровать с пологом. У кровати низкий столик, заставленный кружками, склянками, тарелочками. Низенький полный доктор в потёртом фраке, на носу очки, сидел подле кровати. Тут же застыли двое слуг, в любой момент готовые броситься по поручению. Под тяжёлым пуховым одеялом еле угадывалось тело. На подушке я увидел маленькую голову Суворова. Черты лица его заострились и пожелтели. Не голова, а череп, обтянутый пергаментом. Глаза ввалились. Граф Хвостов мелкими осторожными шажочками подошёл к постели.
– Александр Васильевич, – позвал он. – Александр Васильевич, пришёл Семён Иванович Добров.
– Да я уж чую, – неожиданно громко ответил больной, – Солдатским духом понесло. Добров, подите сюда. А вы, все, голубчики, покиньте нас.
– Но, как же, Александр Васильевич? – забеспокоился Хвостов.
– Да не помру я за пять минут. А разговор у нас с Добровым конфиденциальный.
– Что ж…, – пожал плечами граф и замахал руками на слуг и на доктора: – Живо! Живо в коридор!
С жёлтого пергаментного лица на меня смотрели острые живые глаза.
– Что рот раззявил? Выгляжу плохо? – попытался сострить Суворов.
– Нет, – мотнул я головой и подошёл ближе.
– Брось ты. Сам знаю: похож на мумию. Садись, рассказывай. У царя был?
– Был. – Я присел на краешек стула, там, где только что сидел доктор.
– Ах, запах от тебя какой славный. – Он жадно втянул ноздрями воздух. – Мундир старый, весь порохом пропах. Сапоги, дёгтем начищенные. Ко мне приходят все эти франты, да дамы плаксивые. От них несёт духами – опротивело. Так что там с Павлом Петровичем, – спохватился он.
– Доносы на вас кто-то пишет.
– Немудрено. Доброжелателей у меня, что у собаки блох.
– Император зол на вашу просьбу носить мундир австрийского фельдмаршала.
– Так что здесь такого? Я же просил разрешения носить только на приёмах у себя в доме. Впрочем, это теперь не важно. Какой мундир? Я к ночному горшку сам встать не могу. Все бока отлежал. До чего же противно быть беспомощным. На что еще разгневан император?