Он засмеялся:
– Знаете, как сказал Пушкин: «Кто хочет людям истину нести, не должен кушать больше чем они». Ну так значит, вы писатель, мыслитель. Властитель дум! Но что, если вы глупее других и проживёте? По-моему, подлинное взросление приходит, когда человек осознаёт: несмотря ни на какие таланты, или красоту, или силу, человек вовсе не проживёт ни умнее, ни счастливее других. Даже может быть, наоборот. Первая задача человеческого ума – осознать ограниченность человеческого ума. Мы на самом деле редко можем понять, почему происходит то или иное.
– Да, я многого не понимаю… особенно в последнее время.
– Почитайте Библию, – уголки его губ раздвинулись в улыбке. – Может, что-нибудь и поймёте получше.
– Я читал.
– И?..
– Прямо скажем, впечатляет. Многое в жизни стало яснее, несмотря на то, что некоторые важные моменты в этой книге я так до конца и не понял.
– Это, пожалуй, и должно быть так. До понимания божьего замысла дорасти нужно. Жизнь всей шкурой прочувствовать, пройти огни и воды. В ней весь мир, вся история; в ней каждый себя найдёт и себя узнает, свою судьбу. Все книги – даже величайшие – лишь сноски к ней. Страшные времена грядут, и у ж е страшное время наступило. Хуже, чем при Достоевском. Тогда хотя бы вопрос стоял «Есть Бог или нет», а теперь и вопросом таким не задаются. Кричат: «Бог умер!», «Религия – смешные предрассудки!», и думают, что свободу обрели. Они только идола себе нового нашли, в новое рабство себя отдали. Нового идола – деньги, власть, секс, Ницше, Наполеона, Джима Моррисона, Сатану. Если бы они не нашли идола, они бы с ума сошли. Абсолютная свобода – это висение в безвоздушном пространстве без верха и низа, от чего голова кружится и тошнит. Человеку необходима какая-то опора, твёрдая почва, чёткие ориентиры в запутанном лабиринте жизни. Иначе в ловушку попадёт, в волчью яму. Заплутает.
– Да, я тоже очень недалеко ещё этой дорожкой прошёл. Я не знаю, что такое душевное равновесие, и думаю, что никогда не достигну окончательного «просветления». Мне чего-то не хватает, не знаю чего. Я чувствую, что Бог есть, но когда пытаюсь думать, вижу, что всё абсурд. Получается прямо по Тертуллиану: «верую, ибо бессмысленно». И я понимаю, почему люди сейчас не могут верить, над всем насмехаются… Они заявляют: «Христианство – религия рабов». Истинное христианство – это смирение и мудрость, но в то же время правда, бунт и благородство. Истинный христианин – это рыцарь чести, аристократ духа, да что там говорить – как ни забавно, но христианин—то как раз и является ницшеанским «сверхчеловеком» в большей степени чем кто-либо, потому что преодолевает звериные инстинкты, то есть человеческую природу. Истинный христианин – герой, защитник слабых и обездоленных. Это не «религия рабов», как считают обыватели, «религия рабов» – это как раз-таки обывательщина, мещанство, поклонение золотому тельцу и идолам – поп-звёздам, моделям и так далее. При этом они презирают тех, кто не добился внешнего успеха, всех «униженных и оскорблённых» – и рабски преклоняются перед сильными мира сего. Христианин склоняет голову перед падшими, возвышает их, сохраняя достоинство, бросает вызов сильным, а преклоняется же только перед Всевышним. Так кто смелее? Кто благороднее? Кто сильнее духом? И разве дураками были все великие святые, мученики, богословы и философы, разве зря прошли века величайшего напряжения человеческой мысли? Эти люди умирали за свои убеждения под пытками и на кострах – да это высшее проявление человеческого духа, высший тип людей! Я ещё полон сомнений, и кроме того, мой идеал, по сути мещанский: жена, дом, дети, достаток – но с этаким флёром «духовности». Я мало в чём разбираюсь. Не проник достаточно глубоко в суть явлений, даже в свою собственную суть. Если бы я мог пройти до конца, если бы я мог быть святым, я не стал бы писателем. А раз Бог дал талант, значит моя миссия в этом. Но я стараюсь как можно больше «одухотворить» свою жизнь. Я согласен с Достоевским: без высшего идеала не может жить ни нация, ни человек. Я считаю высшей задачей искусства – дать правильные ориентиры, высокие образцы жизни. Или показать трагический путь ложной идеи, её крах. Но я это могу делать не как достигший высшего просветления, а как тёмный, непросвещённый, заблудший человек из народа. Я, наверное, таким и